Да, попрошайки. Теперь на Качаке и его мельницах одни вымогают и лихоимствуют, а другие платят безбожные цены, да к тому же еще униженно просят и клянчат. На мельницах имеется продовольствие. В городах же и промышленных поселках, особенно в рабочих семьях, все возрастающая нужда. С нехватками растет нищета. Одновременно с нищетой растут вымогательство, спекуляция и нажива.
На Качак бредут с котомками за спиной, зачастую с детьми на руках, изголодавшиеся жены рабочих. Плывут сюда и заработанные тяжелым трудом деньги тружеников и переходившие из рода в род семейные реликвии: золотые крестики, унаследованные от бабушек, обручальные кольца, медальоны, серьги и прочие драгоценности. В котомках тащат сюда и наиболее ценные вещи домашнего обихода: все лучшее из одежды, обуви, постельного белья и тому подобное. Все, что хотя бы немного обещает заинтересовать скупых и ненасытных спекулянтов, расшевелить их бесчувственные сердца.
Истомившиеся матери до безумия ломают себе голову, глядя на лихорадочно горящие глаза голодных детей. Что еще можно найти в хозяйстве, взять и отнести на Качак? На что позарится бесчувственное сердце мельника? Что поможет отворить глухие ворота неприступных мельничных крепостей, за которыми скрыт клад — белая мука и желтая картошка? И вправду нельзя пересчитать, сколько уж всего оттащили на Качак жены, матери и дочери рабочих. Многие не поверят, что такие явления возможны в чешской деревне. Как вынуждены унижаться бедняки, чего им только ни приходилось терпеть и чем только ни жертвовать за кусок съестного.
В открытом письме, напечатанном в журнале «Розвой»[5], писатель инженер Индржих Флейшнер пишет аграрию, защитнику спекулянтов, писателю Ярославу Гильберту[6]:
«Я твердо убежден, что вы вполне сознаете ответственность, которая падет на всех, кто сегодня тенденциозными мистификациями со всей очевидностью старается отвлечь внимание нации от настоящих преступных торгашей мировой войны, от их преступного желания удерживать массы в повиновении, используя голод, разделивший нацию на два враждебных лагеря: умирающих от голода и утопающих в роскоши.
Вы ужаснетесь, когда провинциальные летописцы смогут, наконец, рассказать о матерях, которые вынуждены были снимать с тела последнюю рубашку, да и самое тело предлагать чешскому зажиточному крестьянину за кружку молока для голодающих детей».
Войне, нужде, эксплуатации, надругательству над человеческим достоинством и самопожертвованию, казалось, не будет конца. Чем дольше длилась война, тем алчнее становились богатеи. Сначала вымогатели зарились только на деньги. Теперь уже стало трудно купить что-нибудь на них.