Его работу признали успешной. Кроме того, Семену Михайловичу пришла на ум одна шкодливая мыслишка. В своем районе он пустил слух о том, что коммунистами, уверенными в своей победе, якобы уже подготовлены списки неугодных им людей. Провинившиеся разбиты на категории. Одни подлежат немедленному уничтожению, другие — ссылке в лагеря, третьей, самой многочисленной группе, предписывалась трудотерапия в свободное от основной работы время как лекарство от демократической заразы. И еще утверждалось, будто коммунисты намерены ввести сухой закон и любой человек, пойманный на улице в нетрезвом виде, тоже высылается в лагеря, а хозяева самогонных аппаратов будут расстреливаться на месте без суда и следствия. Этот бред, сочиненный Зудовым под влиянием книг о сталинских репрессиях, успешно пошел в массы. Коммунисты как могли от него открещивались и грозились подать на клеветника в суд. Только кто ж им поверит и где искать того самого клеветника? И соседи, встречаясь у подъезда, с улыбкой говорили:
— Повезло твоему, Владимировна, ему назначат всего-навсего исправительные работы.
— Да, повезло. А твой напрасно высовывался. В лучшем случае его сошлют в лагеря, а то и расстреляют.
Вроде пошутили, встретившись, однако на избирательных участках эти женщины подали голоса за демократов. Точнее — против коммунистов. На всякий случай. Может, и слухи, а может, правда, так зачем рисковать судьбами близких людей.
Победу отмечали широко, с размахом. Гуляли, подражая главному демократу, до помутнения мозгов. По ходу получали ценные подарки и даже медали, словно за выигрыш настоящего сражения. А когда протрезвели, увидели, что есть враг куда опаснее коммунистов, коварный и засасывающий, будто трясина. Назывался он нищетой подавляющей части населения. И как выбраться из этой трясины, никто точно не знал. Назывались десятки рецептов, но в большинстве своем они вызывали только недоумение. Топтание власти на перепутье, как известно, закончилось дефолтом. Зудов не успел его толком почувствовать. Он некоторое время пожинал плоды своей успешной деятельности, а затем пришло время отрезвления. Концертный тур и слух о грядущем коммунистическом терроре были расценены кем-то сверху как успешная идеологическая работа. И Семена Михайловича направили по этой линии. Уяснив свои перспективы, Зудов ужаснулся. Ну какой из него идеолог? У него даже нет соответствующего образования, теоретическая база нулевая. А главное, идеология — это слова без соответствующего материального фундамента. То есть крайне ограниченные возможности для роста личного благосостояния. Как человек, успевший заматереть на государственной службе, Семен Михайлович отлично это понимал. И развил лихорадочную деятельность, желая сменить фронт работы. В конце концов его бросили на дороги. То ли в наказание, то ли предоставив тихую гавань. Мол, с нашими дорогами за тысячу лет ничего не смогли сделать, и ты сиди не рыпайся. Мог ли тогда Зудов предположить, что его ткнули носом в настоящую золотую жилу.