.
Разумеется, свою роль играла бы поддержка миграции из бедных периферийных регионов с сильными националистическими настроениями или уровнем этнической конфликтности (например, Молдавии, Южного Кавказа и Западной Украины, Чечено-Ингушетии, Дагестана) в центр страны и в регионы Сибири и Дальнего Востока. Это позволило бы снизить уровень национализма и имело бы тот же эффект, что и более ранняя (1950–1960‐х годов) миграция лишней рабочей силы из конфликтных регионов (например, Краснодарского и Ставропольского краев, сельских районов Татарской АССР, восточной Белоруссии и Украины) в индустриальные центры, на крупные стройки Поволжья, Урала, Сибири и в зоны интенсивного сельскохозяйственного развития, вроде Целины или Голодной степи. Все эти меры – не отражение позиции автора о нужном и должном, а только перечисление возможных опций, которые имелись у советского руководства в случае сохранения СССР.
Переходя от потенциальных возможностей к реалиям постсоветского транзита, первым делом (вслед за другими исследователями) можно констатировать низкий уровень насилия и других брутальных акций (например, массовых депортаций) в ходе этого процесса. Насилие, безусловно, имело место: как минимум два случая депортации, а также не единичные случаи изгнания соседей и сограждан из их домов под давлением (принуждение к беженству), равно как и самостоятельное переселение миллионов людей из ставших независимыми и порой опасными стран на «историческую родину». Но в целом реальный уровень этнической ксенофобии в СССР и связанного с ним насилия, с учетом масштабов страны, был сравнительно низок по меркам государств с сопоставимым уровнем социального и культурного развития, например Югославией или Турцией.
Реально глубокий и системный межэтнический конфликт существовал и существует только между этническими азербайджанцами и армянами, проживающими на территории Азербайджана и Армении. Близкий по степени этнической ненависти конфликт имел место в Северной Осетии в 1992 году между осетинским и ингушским населением, однако в настоящее время он в значительной степени ослаблен, хотя тоже не предполагает возможности совместного проживания475. В остальных случаях вооруженных конфликтов либо стороны в итоге нашли возможный компромисс (Таджикистан, Молдова), либо он невозможен по причине поддержки Москвой конфронтационного сценария (Абхазия, Донбасс, Южная Осетия).
Однако главным в этом процессе было то, что имперский (союзный) центр вообще фактически отказался от силовой стратегии удержания своих колоний (союзных республик). И даже новообразованной Чеченской республике, которая не была союзной (а потому не имела законных оснований для превращения в самостоятельное государство), но в которой крупные группы населения (прежде всего в столице и в ее горной части) хотели независимости, было позволено обрести фактическую самостоятельность. Правда, очевидные и многочисленные проблемы, которые Чечня стала немедленно генерировать для окружавших ее российских регионов и федерального центра, и раскол населения на сторонников единства с РФ и его противников сделали эту самостоятельность невозможной.