— Не могу дальше…
— Иди, Илья, иди! — строго приказал Добрыня.
— Шагай! — поддержал Алеша.
Скрипнув зубами, Илейка сделал еще шаг. Ноги его пошли сами собой, а сзади подталкивали, тащили побратимы. Вот она прет на него, освещенная скудным светом пасть подземелья — гулкая, пустынная, забравшая часть его души. Скорее, скорее отсюда! Илейка уже сам торопил храбров, пусть бы только побыстрей уходило всё в прошлое. Алеша запер дверь на засов.
— Пошли, — прошептал Добрыня, и они зашагали темным длинным коридором, натыкаясь на стены. Просветлел выход, задернутый решетчатой дверью. Здесь сидел, прислонять к степе, стражник, и было похоже, что спал. На шеломе его виднелась большая вмятина, уста прикипели. Еще раз екнуло сердце — а ну как закрыта решетка? Но она была открыта. Шагнули за нее, и теплый вечер пролился на них, замигали звезды, как бережно несомые свечки. Земля поплыла под ногами Илейки вдохнул воздух, опьянел, захмелел от первого глотка… Чувствовал, что падает, но друзья тащили его под локти, шептали горячим шепотом;
— Иди, Илья, иди!
Сколько раз слышал он это! Жизнь всегда толкала его вперед, когда он готов был упасть и не подниматься. «Иди, Илья!» говорила она, и он шел, превозмогая холод, стужу и боль.
Прошли по двору. Нее здесь было незнакомо Илейке. Какие-то хоромы и башни, и кущи деревьев, и длинные ряды поволок дуга на дуге. Кругом ходили люди, кое-кто из них останавливался, прислушиваясь к тому, чем бы мог звякать идущий. Но побратимы ни на что не обращали внимания. Они подошли к одной повозке, на которой лежала целая гора пахнущего лыка. Поворошили кучу, положили на нее Илейку, упрятали. Телега затряслась.
— Н-но! — послышался голос Алеши. — Ишь ты, упрямая, но-о, я из тебя дух вышибу, воронье мясо! Медвежьи шерсть!
— Стой! Ты кто?
— Я добрый молодец, без коз, бел овец, была бы песенка, — представился Алеша.
— Куда? — спросил вратник.
— На Бабин Торжок, с ночи получше место займем. Дреговичи дань прислали — четыре воза лаптей и три воза калиновых дудок! — весело отвечал Попович. — Что с этой голи влить?
Вратники захохотали.
— Неужто три воза?
— Ей-богу, три! Теперь вся Киянь от мала до велика будет дудеть с утра до ночи и в лаптях ходить. Хочешь лаптишки?
— Давай, что ли, — пробасил вратник, — дома люблю ходить — мягко…
— И мне! Для лешего — шлепает по ночам босиком, спать не дает.
— Бери, бери! Не жалко — дреговичи теперь сами босиком бегают, и князь их босой на столе сидит. Да вот они — его лапти!
— Ты не части, — хмуро протянул вратник и неожиданно ткнул копьем в самую середину кучи.