Читатель, разумеется, уже догадался, что командиром непроизвольно стрельнувшей машины оказался лейтенант Большаков, среднего роста крепыш, с живыми светлыми глазами. Тогда ему здорово влетело за неосторожность, к счастью не причинившую вреда.
Зато после за ним промахов не замечалось. И воевал он хорошо. Как раз накануне комбат хвалил его за инициативные действия в атаке. Но теперь вид его меня поразил.
— Что с вами, товарищ Большаков? Откуда у вас пулемет, замок?
— Машину у меня разбили. Механик-водитель погиб, а я испугом отделался. Только обмундирование немного попортили. Машину теперь не восстановить, вот я пулемет и снял. Может, пригодится.
— Да, костюм у вас действительно неважный. Пойдемте в штаб бригады, там найдем что-нибудь для смены. А по пути расскажете про свое ночное похождение.
— Рассказывать-то нечего, — смутился лейтенант. — Ничего особенного.
— Не скромничайте, не скромничайте, мне уже рассказывали. Я только подробностей не знаю. Так что же все-таки произошло?
Большаков взвалил пулемет на плечо и, шагая рядом со мной, начал рассказывать:
— Вчера ночью еще с одной семидесяткой возвращались мы из тыла — меняли там поврежденные катки. Взяли с собой поваров и термосы с пищей. Ну, едем, стало быть, едем. А темнота страшная. Где свернуть в батальон надо было, не заметили. Короче говоря, в тыл к немцам закатили, — фронта-то сплошного нет. Поняли это, когда нас обстреляли. А у меня башню заклинило. Пришлось отойти, затаиться. И вот сидим, думаем, что дальше делать. Хорошо, немцы успокоились, можно выйти из машины, осмотреться. Пока наши в разведку сходили, я все башней занимался. Помучился изрядно, а оказалось — пустяки: повара привязали к ней термосы и те мешали башне вращаться.
Большаков достал из кармана гимнастерки папиросу, размял ее пальцами и, прикурив от зажигалки из винтовочной гильзы, продолжал:
— Пока плутали да я возился с башней, начало светать. Дальше ждать нельзя, и, ориентируясь по Большой Медведице, мы рванули прямо на юг. По пути выскочили на позиции вражеской артиллерии. Немцы не ожидали удара из своего тыла, и нам ничего не стоило раздавить два орудия. Тут же увидели траншеи с пехотой. Проутюжили туда-обратно, но фашисты уже пришли в себя и так начали бить, что нам пришлось срочно смазывать пятки. Все же на этот раз обе машины сумели уйти из-под обстрела. А во время утренней атаки мне не повезло, — и лейтенант тяжело вздохнул.
* * *
На этот раз все три танковые бригады корпуса действуют согласованнее и врываются в оборонительные порядки противника. Но пехота — и наши мотострелково-пулеметные батальоны, и 32-я мотострелковая бригада — отстает, прижатая сильным огнем. Закрепить успех танков некому, и они постепенно возвращаются в исходное положение. Особенно досаждает нашим батальонам авиация. «Юнкерсы» буквально висят над полем боя группами по тридцать — сорок самолетов.