Пыринов поймал ложку и отдал Ковалеву.
— Ну, что у тебя за дела?
Ковалев, повертев в руках ложку, неожиданно рассмеялся.
— Ты чего? — удивился Пыринов.
— Мужичек! — Ковалев показал на ложку.
— Что мужичок? — не понял младший лейтенант.
— Да вот, на ложке нацарапано «Мужичек!»
— Это моя фамилия — старшина 2 статьи Иван Мужичек, двадцати лет от роду, из села Погребки Сумской области, — отозвался матрос. — А автограф на ложке — так это чтобы, вроде вас, не забывали вернуть ее хозяину.
— Молодец, старшина 2 статьи Иван Мужичек из села Погребки. А на автомате у тебя тоже автограф поставлен? — спросил, улыбаясь, Ковалев.
— На автомате нет. Автомат — не ложка, я его никому не одалживаю, — ответил матрос. — А ты, товарищ капитан, ешь, а то щи простынут.
Видимо, матрос обиделся, и Ковалев больше не стал его беспокоить. Он повернулся к Пыринову, зачерпнул из банки консервов.
— Я вот что решил, Сергей, — заговорил Ковалев. — Батарею в Ондозере брать будешь ты, Краевого со взводом я забираю себе.
— А кто прикроет дорогу? — спросил Пыринов.
— Слева — старшина Мочихин. Справа — из Ругозера — главстаршина Шевченко и еще кто-нибудь из пулеметной роты — на его усмотрение. Хотя… Тимошков еще с ним. Пусть постреляет из своих противотанковых ружей, если машины пойдут.
Пыринов молчал, обдумывая, правильно поступает Ковалев или нет.
— Остальных лейтенантов, старших лейтенантов, батальонных комиссаров ты подчинишь, конечно, другим старшинам?
Ковалев понял, на что намекает Пыринов.
— Понимаешь, Сергей, меня не оставляет беспокойство, что там, за озером, нам придется туго. Это здесь мы считаем: раз, два — и готово! А там будет по-другому. Финны не дураки, и без стрельбы, я думаю, не обойдется. А надо бы без стрельбы!
Если поднимется шум, когда мы возьмем гарнизон, финны быстренько сообразят, что к чему. Разве после этого они дадут нам спокойно уйти? Поэтому их батарею надо обязательно уничтожить. Понимаешь, обязательно! А самолеты в такую рань они не решатся поднять. Надо сработать быстро и аккуратно. Это сделают старшины, другие же лейтенанты, старшие лейтенанты и батальонные комиссары пойдут в группах захвата. Сапов, Шанин, Шипенков — со мной; Языков, Барков — на лагерь военнопленных.
— Может быть, ты и прав, — неуверенно проговорил Пыринов, — но только, мне кажется, командиры обидятся… Да и в штабе бригады потом тебе достанется.
— Пусть обижаются! Главное — сделать дело и вернуться живыми.
— Вернемся! Нам умирать еще время не настало, — сказал Пыринов. — Я перед этим походом матери открытку отправил: мол, жив, здоров и все такое прочее. Ей и так переживаний хватает: мой старший брат Лева на финской войне за полтора часа до перемирия погиб. Веришь, каких-то полтора часа не хватило! Все уже знали, что войне конец, да и финны знали, а какой-то снайпер, сволочь, выстрелил в него…