Толстой не окончил и второй редакции романа «Декабристы», романа «про Одоевского». Причины были многосложны, одна из них — недостаток живого материала, закрытые архивы, куда писателя не допускали. Однако об этом сейчас говорить не будем… Запомним только, что и Толстого, отделенного двумя эпохами от «своего героя», не миновало Сашино обаяние; уж очень хорош, как видно, был «солдат из государственных преступников» Александр Одоевский.
И кто измерит, сколько осталось в пере и чернильнице Льва Николаевича одоевского эфира?
Я вспомнил Вас…
Незадолго до того, как Лев Толстой в Ясной Поляне думал о своем Одоевском, старый Огарев близ Лондона еще раз обратился к своему.
Нет уже на свете Герцена, жизнь прожита, хорошо ли, худо — потомство рассудит.
Истинное слово
В мире повторится,
Истинное дело
В мире совершится —
Но не встрепенутся
На глухом погосте
Наши вековечно
Сложенные кости.
Позади у Огарева — детство, Воробьевы горы, ссылка, Кавказ и Одоевский, неудачная женитьба, московские салоны, путешествия, эмиграция, Вольная печать — новый спад общественного возбуждения в России — годы бедности и болезней.
Но вдруг в одном из последних стихотворных прощаний является давняя, как видно незабываемая тень — снова тот же Одоевский, что 40 лет назад, на Водах.
Откуда? Зачем?
Слушая Героическую симфонию Бетховена, Огарев по внешне странной, но внутренне понятной логике вспоминает истинного, своего героя — столь непохожего на принятые образцы:
Я вспомнил вас, торжественные звуки,
Но применил не к витязю войны,
А к людям доблестным, погибшим среди муки
За дело вольное народа и страны;
Я вспомнил петлей пять голов казненных
И их спокойное умершее чело,
И их друзей, на каторге сраженных,
Умерших твердо и светло.
Мне слышатся торжественные звуки
Конца, который грозно трепетал,
И жалко мне, что я умру без муки
За дело вольное, которого искал.
Под заглавием стихотворения «Героическая симфония» делается надпись: Памяти Ал. Одоевского.
Люди разных миров: Огарев из приближающихся 1880-х, Одоевский, не доживший до 1840-го. Стихи «Героическая симфония» похожи на ту клятву, что произносилась некогда с Герценом на Воробьевых горах.
Клятва в чем? Бороться, не сдаваться?
Да, да — но притом не ожесточиться, не зачерстветь в борьбе; остаться хорошим, свободным человеком.
Иначе — не стоит, да и нельзя бороться!
Последняя благодарность революционера, материалиста — странному, мягкому, религиозному, усталому Одоевскому.
Сходят в могилу последние люди, помнившие «милого Сашу», испытавшие непосредственное, незабвенное его обаяние.