Эй вы, юноша-мимоза! Бросьте тоже валять дурака. Хватит мечтать о цветочках — розах, Пошли с нами — вот наша рука!
Ох, интеллигент! Вы еще ноете! Неужели не надоело плакать? Стыдно, кругом дамы — А вы воете, Эх вы, Прилизанная Слякоть!..»
Я замолчал, и наступила томительная пауза.
— Ничего, только очень уж под Маяковского, — наконец прервала паузу Ира.
— Я в литобъединение, в Политехнический, отнес, там тоже сказали, что подражаю, надо свое писать, — вздохнул я.
— Написал? — с улыбкой спросила Ира.
Я, решившись, кивнул головой и начал читать стихи:
Три краски: желтая, красная, черная…Холод, ветер и мелкий дождь. Картина, в общем, порядком минорнаяИ вызывает озноб и дрожь.
Картина вставлена в раму оконную, Капли сердито дробят стекло. Гляжу из окна на картину сонную, Из дома на холод смотреть тепло.
А старый сад весь засыпан листьями, Словно прошел желто-красный снег. И в эту картину фигурой лишнею, Зачем-то вписан смешной человек.
— Это мне больше нравится. А ты куда поступать собираешься? — серьезно сказала Ира.
— Тут у меня проблема, хотел в МГИМО, но… — я не договорил и спросил Иру:
— А ты куда?
— В МГУ, на исторический, — сказала она.
Мы помолчали.
Ира посмотрела на меня и улыбнулась:
— Ты странный, не похожий на других парней.
— Чем же это я странный? — спросил я.
— Целоваться не лезешь! — рассмеялась Ира. Она встала со скамейки и, чмокнув меня в щеку, сказала:
— Завтра в шесть на этой скамейке. Идет?
И, не ожидая ответа, быстро пошла к своему дому…
• • •
Отец сдержал свое слово. Я был зачислен на радиофакультет Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского, где первый год должен был прослужить рядовым.
Таких, как я, ребят из школы, было человек десять. Остальные сто были прошедшими войну офицерами.
До августа я был свободен. Мы с Ирой встречались почти каждый день, и с каждым днем я хотел видеть ее чаще и чаще. Никаких мыслей о службе в армии не было. Была только Ира.
• • •
…Палашевский переулок начинался со стороны улицы Горького огромной аркой, где сидел в будке чистильщик обуви, а напротив него, в полуподвальном помещении, шла бойкая торговля «ребрами», то есть записанными на рентгеновской пленке запрещенными песнями, музыкой, стихами.
На патефоне они звучали не хуже оригиналов, но только служили не очень долго. Металлическая иголка «прогрызала» рентгеновскую пленку. Тогда вместо иголки использовали заточенную спичку.
Мы с Ирой слушали Петра Лещенко и Вертинского, что было естественно в нашем состоянии, и млели в объятьях друг друга. Но наши отношения пока не переходили определенную черту, хотя все шло к этому. Я, смущаясь, даже купил в единственной тогда на Патриках аптеке изделие #2 Баковского завода…