Разврат, откровенно говоря, впечатлял.
Если в приличном обществе девушку выводили в свет в шестнадцать-семнадцать лет, а брак никогда не заключался ранее восемнадцати, то в жизни несчастных из домов терпимости столкновение с взрослой частью отношений происходило гораздо раньше. Их фактически выставляли на торги в двенадцать-тринадцать. Те, кого не приобретали в постоянные содержанки, расплачивались с хозяйками борделей невинностью, она ценилась превыше всего, а в дальнейшем отрабатывали, получая всего двадцать процентов от прямого дохода с клиентов. Ещё бордельные девушки продавали своих детей. У них просто не было иного выхода — или выкармливаешь и продаешь, или новорожденный выбрасывался в сточную канаву.
Все эти детали всплывали то мазками основной картины, то неброскими, словно линия, проведённая грифелем карандаша, когда информация была записана со слов свидетелей, то жирными пятнами чёрной масляной краски, когда попадались печальные исповеди тех, кто не смирился с насилием и поднимал руку на насильника, хозяйку борделя, торговцев детьми. Поднимал руку и заносил орудие убийства… Да, это была какая-то страшная бесконечная война, где на сотню безропотных жертв приходилась хотя бы одна, не готовая мириться с чудовищной участью.
Я искала именно такую.
Ту, кто стал жертвой возможно ещё при рождении, а быть может, и лишился дитя. Ржавого дракона, девушку, которая хотела отомстить. Именно отомстить, в этом я даже не сомневалась, ведь будь её целью просто убийство, она бы не использовала «Gehénnam».
— Как вы, моя дорогая? — миссис Макстон пришла с новой чашкой чая для меня.
Оторвавшись от очередной исповеди «жестокой беспринципной и потерявшей человеческий облик убийцы», я посмотрела на экономку и тихо призналась:
— Чем больше я узнаю обо всём этом, тем меньше мне хочется знать.
— Тогда, быть может, вам стоит остановиться, мисс Ваерти? — спросила миссис Макстон, устраиваясь на кресле рядом.
— Возможно, — согласилась я. Взяла чашку с чаем, посмотрела в окно, за которым опять бушевала метель, и тихо добавила: — Но где-то там бродит девушка, очень сильный Ржавый дракон, которую продали при рождении, вероятно, отдали в бордель, жестоко насиловали, а после… после она вернулась и будет мстить, но… если я и могу винить её за это, то лишь отчасти.
— Я не знаю, чем утешить вас, моя дорогая, — призналась миссис Макстон.
— О, миссис Макстон, прочитав всё это, — я указала на кипу дел и писем. — Я отчётливо осознаю, что являюсь последней, кого стоит утешать в принципе.
И мы на некоторое время погрузились в молчание, я, задумчиво глядящая в окно, и моя экономка, обеспокоенно смотревшая на меня.