Сегодня пела Лоэлия. Одна из самых популярных певиц Белграда, поющая в стиле турбо-фолк, становящемся вновь популярным и на дискотеках Европы. Это попытка соединить рок, попсу и фольклор, нарочито простые тексты про обычную жизнь, но не рэперские, скорее такие, в стиле деревенского наива. И гитарно-барабанная обработка фольклора.
Тот, кто хоть раз слушал Горана Бреговича с его свадебно-похоронным оркестром — балканскую музыку уже ни с чем не спутает. У русских есть короткое, но очень емкое выражение — смех сквозь слезы. Это — оно. Или как говорил, кажется, Никулин — я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать…
Белград был столицей этой музыки. В Любляне и Загребе — от нее воротили нос, хотя она и звучала на дискотеках — к ней относились примерно так же, как в России к шансону — слушали, хотя и воротили нос. Хорваты вообще готовы были с пеной у рта спорить, что они не балканцы, а центрально-европейцы. А в Любляне в рождество по телевизору давали трансляцию торжественного концерта из венской Оперы. И все слушали Голубой Дунай и марш Радецкого.
Хотя не факт, что все.
Лоэлия закончила свое выступление — и на сцену быстрым, почти мальчишеским шагом поднялся человек, которого все собравшиеся считали будущим президентом Сербии. Лоэлия не удержалась и, уходя со сцены, чмокнула его в щеку. Толпа взорвалась восторженным ревом…
* * *
Мы ногами вышибли дверь твою,
а в углу — икона на полке.
Скоро, скоро будешь в своём раю,
ты — последний русский в посёлке.
Мы из шкафа вышвырнули тряпьё —
ничего не нашли — обидно…
Говорят, что есть у тебя ружьё,
да стрелять не умеешь видно.
Это наша земля, на ней конопля,
виноградники, горы, волки.
А тебе на выбор — кинжал? Петля?
Ты — последний русский в поселке.
Для тебя нам жалко глотка воды —
лучше вылить на землю воду.
Хлеба жаль, и воздуха и звезды,
а куда уж делить свободу?
Не ищи закона и правоты,
так в стогу не найти иголки.
А вождям все равно как подохнешь ты,
ты — последний русский в посёлке.
Марина Струкова
Примерно в трех сотнях метров от сцены — человек на крыше выдвинул бленду оптического прицела винтовки и включил подсветку прицела. Темнело… быстро темнело — а у него был не такой верный глаз и твердая рука как раньше.
Триста семидесятый — пробежало в голове.
Когда его спрашивали, сколько людей он застрелил — он говорил, что не помнит. Но это была ложь, он прекрасно все помнил. Память была его наказанием.
Он прекрасно помнил, как тогда выстрелил по коляске, которую катила женщина. Это было потому, что парой дней назад вернулась разведка и сказала — мусульманские женщины используют детские коляски для того чтобы доставлять бойцам на позиции оружие, боеприпасы, продовольствие. Он выстрелил по коляске, и хотя в прицел он того не видел — он каким то шестым чувством понял, что не было в той коляске ни оружия ни боеприпасов. А был грудной ребенок, которого он застрелил. Он потом хотел застрелить одного из разведчиков — но пистолет отобрали товарищи.