— Женщина и ребенок…
Слова умирающего бушмена вспомнились Лотару.
Он положил голову девушки на теплую тушу льва, потом подпрыгнул и ухватился за нижнюю ветку мопане. Подтянувшись, он перекинул ногу через ветку и быстро полез выше, к подвешенному там узлу. Это оказалась сумка из сыромятной кожи. Он снял ее с ветки и заглянул внутрь.
Маленькое негодующее личико нахмурилось, глядя на него, и тут же покраснело, и дитя зашлось криком от испуга.
Воспоминания о собственном сыне так внезапно и остро нахлынули на Лотара, что он поморщился и покачнулся на высокой ветке, а потом, прижав к себе брыкающегося и кричащего ребенка, улыбнулся горькой кривой улыбкой.
— Сильный голос для такого маленького мужчины, — хрипло прошептал он.
Он и не подумал, что это может быть девочка, — нет, такой негодующий гнев мог исходить только от человека мужского пола.
Куда легче было бы перенести лагерь под дерево, под которым лежала Сантэн, чем доставить в лагерь ее саму. Лотару ведь пришлось нести с собой ребенка, однако он справился со всем за двадцать минут. Ведя вьючную лошадь туда, где оставил беспомощную мать, он каждую минуту замирал от страха из-за того, что она там одна, и наконец вздохнул с облегчением, добравшись до места. Сантэн все еще оставалась без сознания, а ребенок в его руках опачкался и умирал от голода.
Лотар вытер маленькую розовую попку малыша пучком сухой травы, вспоминая, как делал то же самое для собственного сына, а потом уложил его под куртку, так, чтобы он мог дотянуться до груди матери.
Потом он поставил на маленький костер котелок и опустил в кипящую воду изогнутую иглу для мешков и моток белых хлопковых ниток из своих запасов — для стерилизации. Он хорошенько вымыл руки горячей водой с карболовым мылом в большой кружке, потом выплеснул воду, помыл и снова наполнил кружку — и начал промывать глубокие раны на ноге девушки. Вода была обжигающе горячей, но Лотар взбивал в пену карболовое мыло, набирал его на палец и хорошенько обрабатывал каждый разрез до самого дна, заливая горячей водой, а потом опять поливал горячей водой, снова и снова.
Сантэн стонала и слабо дергалась, но он удерживал ее и мрачно продолжал работу. Наконец, не удовлетворившись до конца, но понимая, что если продолжит грубое промывание, то может необратимо повредить нежные ткани, он принес из седельной сумки бутылку от виски, которую возил с собой уже четыре года. Бутылку подарил ему немецкий доктор-миссионер, лютеранин, который лечил его от ран после кампании против вторжения Сматса и Луиса Боты.
— Однажды она может спасти вам жизнь, — сказал тогда доктор.