Надпись на наклейке — «Акрифлавин», — сделанная вручную, теперь была уже почти неразличима, и Лотар с трудом вспомнил название снадобья; темная желтовато-коричневая жидкость успела испариться почти наполовину.
Он влил ее в открытые раны и осторожно втер указательным пальцем, убеждаясь, что она проникла в каждый глубокий порез. Последние капли из бутылки он использовал для раны на голове Сантэн.
После этого он выудил иглу и нитки из котелка. Уложив ногу девушки себе на колени, Лотар глубоко вздохнул.
— Слава богу, она без сознания…
И, сжимая вместе края плоти, воткнул в кожу иглу.
Ему понадобилось почти два часа, чтобы зашить всю искалеченную лодыжку, и его швы были хотя и грубыми, но надежными; конечно, это была работа скорее мастера-парусника, чем хирурга. Затем Лотар оторвал несколько полос от своей чистой рубашки, чтобы перевязать ногу; но он знал, что, несмотря на все его усилия, инфекция почти неизбежна.
Потом Лотар сосредоточился на голове девушки. Трех швов оказалось достаточно, чтобы зашить рану, а затем нервное напряжение последних часов обрушилось на него, и он ощутил себя потрясенным и изможденным.
Ему понадобилось немалое усилие, чтобы приняться за дальнейшее. Он освежевал львиную тушу и растянул сырую шкуру между двумя высокими молодыми деревцами мопане шерстью вверх. Лошади нервничали и шарахались, чуя запах льва, но он успокоил их и соорудил носилки-волокушу из прямых крепких веток, привязав их к вьючной лошади; потом осторожно поднял бесчувственное тело Сантэн, завернутое в куртку, уложил на носилки и надежно привязал к ним полосами коры мопане.
Неся заснувшего младенца в сумке и ведя в поводу вьючную лошадь со скользящими за ней носилками, он медленно направился к фургонам. Лотар рассчитал, что идти туда придется целый день, а теперь уже было далеко за полдень, но он не мог ускорить шаг, не рискуя повредить лежавшей на носилках девушке.
Незадолго до заката Шаса проснулся и завыл, как голодный волчонок. Лотар остановил лошадей и положил его к матери. Но через несколько минут Шаса уже снова разочарованно выл и брыкался под курткой, вынуждая Лотара принять трудное решение.
— Это для ребенка, а она никогда не узнает, — пробормотал наконец он.
Он приподнял полу куртки и далеко не сразу решился прикоснуться к девушке столь интимным образом.
— Простите меня, пожалуйста! — сказал он ничего не сознающей Сантэн.
И взял в ладонь ее грудь. Вес, тепло и ощущение бархатной кожи ударили по его мужским чувствам, но Лотар постарался не обращать на это внимания. Он сжимал и мял грудь, а Шаса отчаянно вертелся и чмокал губами рядом с его рукой; наконец Лотар качнулся назад на пятках и снова укрыл Сантэн курткой.