– Пожалуй, воздержусь, – натянуто рассмеялся Марвин.
Лапища величиной с чилийское пончо – и примерно такой же формы – схватила его за горло.
– Нет, ты не воздержишься, паршивое, трусливое, самозацикленное, нарциссичное ничтожество! Ты все сделаешь так, как надо! Не то, клянусь Аресом, я сломаю твою хилую трахею, как шею куренка в Михайлов день!
Явно назревала трагедия, поскольку похоть сделала женщину глухой к голосу здравомыслия, в то время как Марвиново прославленное копье скукожилось до размеров горошины. (Так слепая природа, защитив Флинна от одной угрозы, взялась провоцировать другую.)
Но тут бродяга, подчиняясь диктату пусть не пристрастия своего, но разума, выхватил из-за револьверного пояса веер, жеманно порхнул к разъяренной бесовке и хлопнул ее по носорожьему плечу.
– Не смей его обижать! – приказал бродяга тонюсеньким контральто.
– Вот-вот! – вторил ему Марвин хоть и не в лад, но без промедления. – Скажи ей, чтобы прекратила меня лапать! Ну что это такое, в самом-то деле: из дому ввечеру не выйти без того, чтобы влипнуть в какой-нибудь скверный инцидент…
– Не плачь! Ради бога, не плачь! – осадил его бродяга. – Знаешь же: я не выношу твоих слез.
– Я не плачу, – всхлипнул Марвин. – Просто она мне рубашку испортила. Твой подарок!
– Куплю тебе другую, – пообещал бродяга. – Но мне не пережить очередной сцены!
За этим диалогом шлюха следила с отвисшей от изумления челюстью, и Марвин воспользовался ее замешательством, чтобы вытащить из инструментального ящика гвоздодер, в надежде освободиться от стальной хватки толстых побагровевших пальцев. Это удалось, и мужчины, не теряя ни мгновения, шмыгнули за дверь, юркнули за угол, огромными прыжками пересекли улицу и предались бегу с препятствиями в направлении спасительной околицы.
Как только непосредственная угроза миновала, Марвин пришел в себя. Морок метафорической деформации на миг рассеялся, и наш герой получил перцептуально-экспириентальную ремиссию. Со всей беспощадной ясностью он осознал, что «бродяга прерий» на самом деле огромный жук-паразит, принадлежащий к виду S Cthulu. Жука ктулу ни с кем не спутаешь, у него вторичный слюнной проток расположен чуть ниже и левей субэзофагеального ганглия.
Эти насекомые питаются чужими эмоциями, поскольку их собственные давно атрофировались. Обычно они хоронятся в тенях или ночной мгле, ждут, когда в пределах досягаемости членистой верхней челюсти появится беззаботный цельсианин. Именно это случилось с Марвином.
Как только наш герой осознал происшедшее, он обрушил на ктулу такой мощный заряд ярости, что жук, жертва собственных сверхчутких эмоциональных рецепторов, без чувств рухнул посреди дороги. Марвин же, удовлетворенный результатом, поправил на себе золотисто-бронзовый панцирь, встопорщил усики и пошел дальше.