— Мать честная! Бабы, вы только поглядите, что мы привезли-то!.. Бабы как взглянули, так и затевались, заругались: картина изображала обнаженную женщину.
— Ой, ой, унеси леший, чего и не нарисуют. Уж голых баб начали возить! Что дальше-то будет?..
— Возьми да над кроватью повещай, не надо и жениться.
— Ой, ой, титьки-то!
— Больно рамка-то добра. На стену бы для портрета.
— Я дак из-за рамки бы купила, ей-богу, купила.
Картину купили „для портрета”. По просьбе хозяйки картины Мишка выдрал Рубенса из рамки и свернул его в трубочку”[134].
Рассматривая голую красавицу Рубенса, литературные герои из книги Белова смущаются не меньше, чем вполне реальный Василий Федорович перед картиной Брюллова. Они прячут смущение за грубоватыми шутками (мужчины) и криками негодования (женщины). Но суть та же: нагое тело — не может, не должно появляться публично. Даже на картине. Ту же реакцию можно встретить и в городе. Продавщица ленинградского магазина Светлана Ш. вспоминает, как в средине 70-х годов, когда ей было 20, а матери ее, кассирше магазина, 40, они пошли вместе на польский кинофильм. По ходу фильма показана была сцена, в которой полуодетые любовники ласкают друг друга. В этом месте мать возмущенно зашептала дочери: „Это безобразие! Она целует его прямо в живот! И такое показывают людям…” Сорокалетняя кассирша магазина, живущая без мужа и имеющая любовника, естественно, догадывалась, что в постели мужчины и женщины могут целовать друг друга не только в лоб. Но одно дело знать и даже пользоваться своими знаниями, а другое — видеть на экране. Видеть такое по русским традиционным понятиям не полагается. И особенно не полагается, чтобы такое видели другие. Стыдно…
Жительнице провинциального среднерусского городка, тридцатипятилетней бухгалтерше, показали рекламу Венского балета. Бухгалтерша посмотрела на портреты балерин в пачках, с открытыми плечами и решительно отрезала: „Я БЫ НА ТАКОЕ НИКОГДА НЕ СОГЛАСИЛАСЬ. Бухгалтерша не может позволить, чтобы ее видели с открытыми плечами и ногами, но готова поставить поллитра водки соседу-механику, чтобы он тайком, убежав от жены, переспал с ней. Таков двойной стандарт российской сексуальной этики.
Стесняются в Советском Союзе не только кинокадров и рекламных плакатов, но и печатного слова. Несколько горожанок, у которых я брал интервью, признавались, что, уже будучи взрослыми, не решались принести в дом официально изданную в Москве книгу восточногерманского врача Нойберта о супружестве. Книга эта более чем благонамеренная (скорее даже филистерская) не содержит, с точки зрения нравственности, не только ничего рискованного, но даже сколько-нибудь достаточной информации, необходимой для молодых супругов. И тем не менее, взрослые женщины: учительница из Запорожья, цензор из Баку и библиотекарь из Москвы постеснялись показать ее своим мужьям и родителям.