Кто-то идет к нам, быстро. Это Брачак. Он взволнован, чуть не попадает под автомобиль. Машина тормозит с визгом совсем рядом с ним; из машины выглядывает бритый налысо парень, спрашивает Брачака, куда тот, сука, лезет.
– Хочешь поговорить? – спрашивает Брачак, бьет растопыренной ладонью в капот машины. – Хочешь поговорить?
Машина уезжает. Брачак подходит, потирает руки. Он зол. Отец подает ему термос.
– Слышал? – спрашивает Брачак.
– Что слышал? – спрашивает отец.
– Цирк, да и только, все говорят, а ты не слышал? Они поехали к цыганам, ворвались к Тобеку в дом, устроили обыск, машины реквизировали. Арестовали до выяснения двух сыновей Тобека. Скандал, Томек, такой, что – ух! Якобы женщину там толкнули, старую, тетку Тобека, говорят, та упала, вывихнула лодыжку. Те цыганские парни сейчас ездят по всей гмине, злые, как еб твою мать.
– Ищут Мацюся, – говорю я.
– Ага. Дело в Мацюсе. Мол, Тобек подозревается в его убийстве, – говорит отец. – Только этого не хватало. Только цыган разозлят.
– Это все бандиты, они друг друга стоят, цыгане там, не цыгане, – говорит Брачак. – Но такую глупость устраивать – прямо не знаю. Хотят, чтобы как в девяносто первом все было? Как в Млаве? [101] Чтобы окна цыганам кирпичами били? Зачем?
Отец наконец отворачивается от ратуши. Снимает шапку, чешет гладко выбритую голову. Смотрит на Брачака.
– Какое убийство? Какое, сука, убийство? С Бернатом нет убийства, а с Мацюсем – типа убийство. С Мацюсем, который наверняка свалил к немцам или лежит где-нибудь в лесу под Калининградом.
– А может, лежит тут, в лесу, – прерывает его Юстина. Закуривает новую сигарету. Отец поворачивается к ней. – Этот мужик в лесу, Ведьмак, – он что-то знает, чего не хочет говорить. И кто-то ему помогает, кто-то его содержит. Якобы он может спрятать в лесу все, прятал там машины. А тело – оно поменьше машины, – добавляет она через миг.
– Ты что, думаешь, эти цыгане ему теперь помогают? – спрашивает Брачак.
– На них свалить – проще всего. Я о том, что это довольно ловко: совершить несколько убийств и в каждом обвинить кого-то другого, кто мог бы их совершить, – отвечает она.
– И кого обвиняют в смерти Берната? Ксендза? – спрашивает отец, но вопрос остается без ответа.
Отец осматривается, хмурит лоб. Думает. Потом наклоняется, берет дрожащую собаку на руки.
– Смотри, чтобы не обмочил тебе куртку, – говорю я.
– Уже обмачивал, – отвечает он.
– Он все время мочится, – вспоминаю я.
Отец наклоняется, целует пса в голову.
– В любом случае, сегодня – действуем. Бери всех, кого сумеешь. Семью, всех. Полиции не бойтесь. Они ничего не сумеют сделать. Не в таком деле.