– По-польски сказала?
– Да, по-польски.
Он засмеялся. Его это по-настоящему рассмешило.
– Она вернется, – сказал он, подумав. – Вернется сюда. И никому ничего не расскажет.
– Не думаю.
– Скоро увидит, что просто ходит в темноте по кругу и ничего не может. А мы можем, – сказал он и выпил пива.
Я не хотел говорить о ней. Снова представлял, как она стоит под дверью дома у Гжеся, целясь пальцем в звонок, но боясь позвонить.
– Мне кажется, она просто займется чем-то другим, и только-то, – ответил я.
Вынул сигарету, сунул в рот и стал ощупывать карманы в поисках зажигалки. Потом заметил, что в зале отвратительно чисто. Пол блестел так, что почти отбрасывал солнечные «зайчики», как зеркало; казалось, Гжесь на коленях вычистил его зубной щеткой. Окна были вымыты. Все предметы, которые раньше лежали на полу словно после взрыва – книжки, безделушки, детские игрушки, – теперь лежали в идеальном порядке.
– Агата тут навела порядок? – спросил я.
– Нет, я сам, а что? Думаешь, я не умею пол мыть? Если хочешь курить – давай на улицу, – ткнул пальцем в окно.
– С каких это пор? – спросил я.
– Если в доме не курят, то об этом стоит подумать, когда хочешь затянуться, – ответил он и встал. Я дал ему сигарету, и мы вышли из дома.
В других домах горел свет: золотые блинчики в почти серо-бурой темноте. Дул ветер, ветки дерева стучали в окно дома Ниских, тарахтели, словно барабан.
– Его-таки придется срубить, – попытка контролировать курение приводила к тому, что Гжесь втягивал с треть сигареты зараз.
– Она думает, что мы сделали нечто очень дурное, – сказал я.
– Я не удивляюсь, – пожал он плечами.
– Почему ксендз? – сказал я, помолчав, а Гжесь приложил палец к губам и нахмурился в знак того, чтобы я не болтал языком почем зря, стоя между домами соседей. Подошел к металлической бочке для листьев и бросил туда окурок.
– Это для них ничего не значило. И случись что-то такое снова – все равно бы не значило. Только они сами были важными для себя, – он ткнул в какую-то невнятную точку в темноте.
Собаки или чего-то ждали, или наконец успокоились.
– Если бы ты сделал что-то такое. Или я. Если бы сделали такое молодой девушке. Отец бы первый нас сдал в полицию. Первый, говорю тебе. Отрекся бы от нас. Не произносил бы наших имен до конца жизни. Забыл бы о нас. Можешь, сука, поверить, – прошептал он и сплюнул, чтобы придать веса своим словам. Мы снова вошли внутрь.
Я оперся о стену. Закружилась голова. Лиам Нисон бежал и кричал в протертом чистом телевизоре.
– А какая разница? Между Ярецким и Дарьей? – спросил я.