Ластуха выбрал миг, когда поблизости не случилось прохожих, и повторил стук. Пес опять стал с лаем кидаться на забор, а Мамлей, сидя на лавочке, ждал. Наконец выглянула Феклушка, и он ей помахал рукой.
— Так это ты? — спросила она, перебежав к нему.
— Я. Стосковался! — и Ластуха отдал ей пряник с котом. — Пустишь к себе?
— Сейчас — никак не могу. У нас там невесть что творится. Хозяин выгнал из горницы Устинью, она у меня сидит, в подклете.
— А что? Просто — злой домой притащился?
— Нет… Гостя привел…
— И что — сидит с гостем там, наверху? И потому Устинью прогнал?
— Там с ними еще один литвин, хозяйский приятель. Втроем сидят.
— И так уж непременно нужно было Устинью выгонять?
— Да я почем знаю!
Очень все это Ластухе не понравилось. Но смущать Феклушку он не стал.
— Так что, у вас там ничего подходящего, кроме подклета, и нет?
— Старый сарай разве…
— Как туда попасть?
Феклушка научила, как добраться до нужного места переулками, и убежала. Малость выждав, Ластуха пошел указанным путем и вскоре сделал вывод: не к нему одному благосклонна хитрая баба, дыра в заборе явно для кого-то иного предназначена.
Теперь нужно было ждать, пока явится Феклушка. Но Мамлей не для того сюда забрался…
Он высунулся из сарая, изучил окрестности. Был виден подклет, где жила Феклушка, была видна часть крытой лестницы и крыльца — принадлежащих к хоромам Янушка Струся. Это — коли поглядеть направо. А коли налево — так часть заднего двора, где находилась летняя поварня. При ней сейчас обреталась Феклушка.
Ластухе необходимо было понять, что творится наверху.
Струсевы палаты располагались на трех подклетах. Из того, где жила Феклушка, можно было попасть в другой. И из какого-то из них вела лестница наверх.
Тут, к превеликой радости Ластухи, из подклета вышла красавица Устинья. Постояв в задумчивости, она пошла на задний двор. Тут-то Мамлей и ворвался в подклет.
Это было помещение, в котором, кроме Феклушкиного добра, имелось множество всяких вещей, в том числе и большие мешки с крупами. Они были так составлены в углу, что почти закрывали собой дверь меж двум подклетами. Ластуха насчитал их пять и призадумался: они, проклятые, высоки и тяжелы — шестипудовые, поди…
Двигать такие мешки — сомнительное удовольствие, однако деваться некуда — Ластуха взялся за первый, потянул на себя и ощутил, что там, в крупе, нечто угловатое. Он живо развязал мешок и вытащил из гречки небольшой образ в серебряном окладе, к окладу же припаяны самоцветы в золотых гнездах.
— Ого… — прошептал Мамлей.
Если образ, которому место в горнице, в красном углу, сохраняют в мешке с гречкой, стало быть — он попал к хозяину не больно-то честным путем. Пошарив в мешке, Ластуха извлек еще большую и причудливую лампаду на трех цепочках.