— Феклушка, а вдруг Господь тебе удачи пошлет? Так забери меня отсюда, страшно мне… Он меня холит, наряжает, а я… И ведь венчаться не желает!
— Знаю я тебя, Устинья. Как он тебе оплеуху даст, так — «заберите меня отсюда». А потом глядь — и опять ты перед ним стелешься. Будет врать-то! — отвечала Феклушка. — Беги за гребнем.
Бусурман бесшумно пополз вдоль забора. Ему нужно было оказаться там, где его беседу с Устиньей не видела бы чересчур сообразительная Феклушка.
Устинья услышала сомнительный шорох, но обернуться не успела — ей на спину рухнула тяжесть, придавила, швырнула наземь, потащила куда-то, а во рту оказался горький неудобоваримый ком.
Потом Устинья была перевернута на спину и увидела над собой мужское лицо неимоверной красы — люди такими не бывают, людям не положено столь пламенных черных глаз, ресниц — чуть ли не в полвершка, великолепных бровей, тончайшей лепки носа.
Живых таких молодцов не бывает — неужто архангел?..
— Молчи, не то худо тебе будет, — сказал красавец. — Пискнешь — удавлю. Как звать хозяина двора?
Если бы Устинья солгала — неведомо, как бы ее судьба сложилась. Но она, когда изо рта был вынут ком жестких и горьких листьев, еле прохрипела:
— Струсь… Янушко Струсь…
— Так. Струсь. К вам привели человека — на вид под сорок, волос льняной, рожа блеклая, в плечах узок.
Это обстоятельство Бусурман отметил с некоторым презрением — сам был в перехвате тонок, а в плечах — широк.
— Да…
— Как его звать?…
— Петром… Петром Петровичем величали…
— Его двое привели. Второй — кто?
— Не знаю… Именем — Адам, прозвания не знаю…
— Умница, что не врешь. Почему тебя из горницы чуть не взашей вытолкали? Ну? Говори!
Устинья молчала.
— Хочешь, чтобы тебя пособницей Струся назвали?
— Нет… Не хочу…
— Умница. Так что тот Петр?
— Он с моим-то пьет… пьют они и пьют…
— Для чего Струсь Петрушку поит? Опять молчишь?
— Пусти меня Бога ради… Я ничего никому не скажу…
— Струся боишься?
— Он меня убьет!
— Нишкни! За что вдруг убьет?
— Подумает — я на него донесла.
— А есть про что доносить? Ну?
Красивое мужское лицо было совсем близко, губы — близко.
— Есть…
— О чем Струсь с Петрушкой толковал?
— О парнишке… Что парнишку раненого в дом к князю Пожарскому принесли…
— Еще!
— Что немца-лекаря к нему позвали…
— Еще!
— Рана, сказывали, не смертельная…
— Так Петрушка говорил?
— Да…
— А про саблю — тоже говорил?
— И про саблю! Что ее сам нечистый из дома вынес. И про пожар.
— Когда тебя выгнали — Петрушка сильно был пьян?
— Еще нет, да Янушко умеет напоить… Он и меня поит…
Бусурман был горяч, но весьма сообразителен.