Когда, спустя годы, я узнал, что он стал не только режиссером, но еще и драматургом, я не удивился, припомнив тот вечер.
Планшону в «Арагви» понравилось. Когда – уже после «Тартюфа» – я предложил ему опять поехать куда-нибудь поужинать, он изъявил желание вернуться туда же.
– Я могу взять с собой моих коллег?
– Конечно!
Коллег оказалось человек двадцать пять! Как я потом понял, он их пригласил, предполагая «немецкий счет» – каждый платит за себя. Мне удалось добыть в «Арагви» большой кабинет. Накрыли длинный стол, заставленный сациви, лобио, шашлыками и прочей грузинской снедью, пригласили зурниста, и он, к восхищению французов, сыграл на своем экзотическом инструменте Моцарта.
Мы с другом решили широко продемонстрировать европейцам русское гостеприимство. Пока я развлекал гостей, друг в полчаса слетал за деньгами, занял у кого-то, и мы, как истинные кавказцы, заранее оплатили банкет. Когда настал час расплаты, французы были ошарашены и долго не могли взять в толк, почему стол уже оплачен двумя русскими. «Как? Почему? Зачем?» Это оказалось выше их понимания.
Я, как мог, отшутился, объяснив в импровизированном тосте, что мы в «Арагви», стало быть, почти на грузинской территории, а там уж так принято, и нам с моим другом приятно поддержать этот обычай. Да нам и в самом деле было приятно пустить пыль в глаза французским коллегам, увидеть их изумление и восторг по такому, в общем-то, пустячному поводу. Планшон, пригласивший друзей без расчета на такой исход, пытался сопротивляться, а когда понял, что это бесполезно, благодарил с извиняющейся интонацией: «О, Миша, Миша, мерси, мерси…» Так «мерсикал», словно я ему жизнь спас!
Побывал в подвальчике «Современника» американский драматург Эдвард Олби, смотрел в тот вечер «Двое на качелях». Спектакль ему вроде бы понравился, хотя он и признался, что пьеса Гибсона, по его мнению, легковесна. Мне он тогда подарил свою книжку со своей знаменитой «Кто боится Вирджинии Вулф?», сделав надпись:
«Мише Козакову, который, я надеюсь, сыграет роль Джоржа в этой пьесе в Москве. Пока он еще по возрасту слишком молод для этой роли, но я уверен, что его талант позволит ему в будущем сыграть эту роль. С наилучшими пожеланиями Эдвард Олби. Москва, 17.11.63».
Сыграть Джоржа мне не удалось. То, что Олби казалось поверхностным в пьесе Гибсона, – и действительно выглядело таковым рядом с его собственным творчеством, где иная, принципиально иная, совершенно иная мера постижения человеческих глубин и подлинная беспощадность в переоценке ценностей, – даже это, сравнительно робко явленное в спектакле «Двое на качелях», казалось вызывающе откровенным, недопустимо обнаженным нашим пуританам, ведающим репертуарной политикой.