– Ну, человек двенадцать наших актеров.
Пауза.
– А почему нельзя?
Очень длинная пауза, во время которой кто-то из нас бежит в кабинет к завлиту Ляле Котовой, где стоит параллельный телефон и можно слушать двухсторонний диалог.
– Но вы понимаете, что мы его уже пригласили? Он нас ждет в «Национале». А что мы ему скажем? Поймите, это неловко… Раньше надо было думать? – повторяет Олег сказанную на другом конце провода фразу. – Ну послушайте в конце концов, что же тут особенного? Мы советские актеры, он прогрессивный американский драматург. Во времена маккартизма подвергался преследованиям, – Табаков начинает говорить, повышая голос, пытаясь придать своей интонации гражданственную весомость.
Его обрывают и говорят ему, по-видимому, что-то не менее весомое, после чего он уже не сопротивляется, о временах маккартизма не поминает, а вяло мямлит в трубку:
– Нет, я понимаю, но как-то глупо получается… как-то стыдно перед ним… А что придумать?.. – И долго, долго вздыхает в трубку. – Да, да. Нет, я понял… До свидания…
Из кабинета Котовой возвращаются те, кто слушал разговор по параллельному телефону. Лица невеселые. Все смотрят на Табакова и чего-то от него ждут. А между тем идут тревожные звонки помрежа, означающие, что давно пора начинать второй акт.
– Олег, ну что? Кто это был? С кем ты говорил?
– Ну, это… из иностранной комиссии. В общем, не важно. Вопрос стоит так: я член партии и Петя Щербаков тоже. И нам грозят большие неприятности, если мы не откажем Миллеру.
– Помилуй бог, Лелик! Ну как же это возможно теперь! Это же позор!
Олег и Петя теперь смотрят на нас. В их глазах появляется раздражение затравленных людей:
– Ну а что вы предлагаете? Как бы вот ты, Игорь, или ты, Миша, поступили на моем месте? На нашем с Петей месте?
Мы и в самом деле не на их месте, слава богу.
– Ты прав, Лелик. Решать тебе и Пете. Дом твой. Ты хозяин.
Другие меня поддерживают: да, решать им, Табакову и Щербакову, так как нам-то, собственно говоря, ничто не угрожает, ну разве что кроме еще одной странички в досье – про встречу с американским драматургом, которого преследовал сенатор Маккарти.
Начался второй акт «Без креста».
«А жена Миллера, наверное, уже ванну приняла», – тоскливо подумал я.
После спектакля Табаков и, кажется, Кваша поехали в «Националь» сообщать Миллеру о срочной ночной репетиции в связи с неожиданной болезнью актера, которого надо за ночь заменить другим, здоровым, дабы не сорвать завтрашнего представления.
Мы сидели в театре и молча ждали наших товарищей. Раздался телефонный звонок из табаковской квартиры, где уже все готово: и сациви, и плов, и кофе, и какава.