Мы из породы битых, но живучих.
Мы помним все, нам память дорога.
Я говорю, как мхатовский лазутчик,
Заброшенный в Таганку, в тыл врага.
Теперь в обнимку, как боксеры в клинче,
И я, когда-то мхатовский студент,
Олегу Николаевичу нынче
Докладываю данные развед:
Что на Таганке той толпа нахальная,
У кассы давятся: Гоморр-Содом!
Цыганки с картами, дорога дальняя,
И снова строится казенный дом.
При всех делах таганцы с вами схожи,
Хотя, наверно, разницу найдешь:
Спектаклям МХАТа рукоплещут ложи,
А те без ложной скромности, без лож.
Семь лет назад ты въехал в двери МХАТа,
Влетел на белом княжеском коне.
Ты сталь варил, теперь все ждут проката
И изнутри, конечно, и извне.
На мхатовскую мельницу налили
Расплав горячий, это удалось.
Чуть было чайке крылья не спалили,
Но, слава богу, славой обошлось.
Идут во МХАТ актеры, и едва ли
Затем, что больше платят за труды,
Но дай бог счастья тем, что на бульваре,
Где чище стали Чистые пруды.
Тоскуй, Олег, в минуты дорогие
По вечно и доподлинно живым,
Мы из породы битых, но живучих.
Мы помним все, нам память дорога.
Если слово «овация» имеет в наше время какой-нибудь смысл, то уж здесь-то оно должно быть употреблено. Нет, это было не просто смешно. Спетое – итог целого периода жизни не только Ефремова, не только МХАТа, хотя и его тоже, но и «Современника», и «Таганки», и самого Высоцкого, и всего нашего поколения. Результат пока еще периода, но не жизни. И не одинаковый, не однозначный, разный для всех, когда-то единых, – а может, так казалось? – теперь разбежавшихся по непохожим дорогам, расползшихся по тропинкам, которые неизвестно куда приведут…
Уже увенчанный всеми наградами, исполнивший все ритуальные жертвоприношения, он будет наверстывать упущенное: сам сыграет Пушкина в «Медной бабушке» (почти не замечено), а через год после пятидесятилетнего юбилея осуществит свою давнюю мечту – сыграет Зилова в пьесе Вампилова «Утиная охота». И тоже – без всякого успеха. Зилов – прекрасная роль для молодого Ефремова, как будто на него сшитая. Но – для молодого!
Ужас! «Как конь, которого на мыло…» Будь ты проклят, Валька Гафт! Но что делать, и на этот раз в точку.
Но тогда такое не могло мне привидеться и в кошмарном сне. Тогда я кипел. Пьеса о Пушкине была отложена «назавтра», и Ефремов взялся за «Сталеваров». Молодого Петю-сталевара играл уже сорокалетний Женя Евстигнеев, который любил красавицу Зойку (Нина Гуляева – тоже актриса лет сорока четырех). Когда-то, молодыми актерами «Современника», мы шутили: «Во МХАТе трем сестрам всем вместе лет двести!» – имелись в виду Тарасова, Еланская и Гошева. А теперь сами уподоблялись им, и подражание это оказалось заразительным…