Когда мы шли во МХАТ, Ефремов предупреждал:
– Одна из опасностей, которая нас подстерегает, – это потерять нюх. Сейчас, со стороны, мы видим реальное положение дел. Зная, кто как играет, кто хороший актер, кто посредственный, а кому и на сцену выходить не надо. А проработав там какое-то время, станем ошибаться. Начнет срабатывать чувство уже мхатовского патриотизма. А, дескать, смотри: я с ним или с ней поработал, и он или она заиграли!
Так и случилось. Когда я начал заниматься принятой к постановке пьесой Л. Зорина «Медная бабушка» и консультировался с шефом насчет распределения ролей, он предложил мне на роль Фикельмон Маргариту Юрьеву, а на роль Карамзиной – Светлану Коркошко…
– Олег! Что ты, в самом деле? – возмущался я. – Вдумайся! Фикельмон – умнейшая женщина эпохи, с ней Пушкин дружил! Внучка Кутузова, жена австрийского посланника! При чем тут Рита Юрьева?
– А кто?
– Не знаю.
– Вот то-то и оно! Бери Риту, все-таки светская львица… (Это Ритуля-то – светская львица!)
– Олег, ну какая, к черту, Коркошко – Софи Карамзина? Вспомни, как ты сам крыл ее за Нину Заречную и говорил, что она горняшка. А Софи – дочь самого Карамзина! Вдумайся: Карамзина!
– А кто ее должен играть?
– Не знаю, но только не Коркошко.
– А кто? Кто?..
И действительно, кто? Во МХАТе тогда было негусто. Старики стали уже действительно очень стары, а среднее поколение и молодежь… нет, и продолжать не хочется! А ведь все народные и заслуженные. И гонору, гонору!
Я ввелся в два старых спектакля: сыграл в маразматической пьесе Е. Рамзина «Обратный счет» роль физика Оппенгеймера и лорда Горинга в уайльдовском «Идеальном муже». Помню репетиции на основной сцене МХАТа рощинской пьесы «Валентин и Валентина», я там играл каплея Гусева. В спектакле была занята мхатовская молодежь: Евгений Киндинов, Ирина Мирошниченко, Анастасия Вертинская (тогда еще актриса «Современника») и старшее, почтенное поколение – А.П. Георгиевская, С.С. Пилявская и А.К. Тарасова.
В десятом, режиссерском, ряду сидят Алла Константиновна и Софья Станиславовна. Я сижу неподалеку. Подходит Ефремов и долго-долго объясняет Тарасовой, как нужно играть сцену двух матерей (другая мать – Георгиевская). Олег крайне уважителен. Терпеливо говорит о сквозном действии. О том, что каждая фраза не может быть главной, что надо играть проходно, помня о темпоритме, не забывая о напряженных предлагаемых обстоятельствах, как учил великий К.С. Станиславский, и находить верный тон, как учил не менее великий В.И. Немирович-Данченко. Алла Константиновна слушает, кивает головой, соглашается: «Понятно, понятно, Олег Николаевич…»