Или вот – человечек в легкомысленном шапокляке, с бабочкой, обвязанный пулеметными лентами – персонаж оперетты «Свадьба в Малиновке», поигрывающий на черном могильном камне бицепсами и трицепсами, а внизу еврейская сентиментальная надпись безутешной вдовы, разумеется, на русском языке, – памятник прославленному опереточному комику Ярону. Мне довелось знать Григория Марковича. Этот любимец московской публики еще с 20-х или 30-х годов жил долго, весело и весьма успешно. Играл всех смешных персонажей в «Сильвах», «Марицах», «Веселыхвдовах», «Графах Люксембургских» и «Принцессах Герольдштейнских» прошлого или в их модификациях советского производства; он же – Яшка-пулеметчик, лихо отплясывающий танчики с огромной украинской бабищей в опереттах Дунаевского и кто-то еще. Ярон был очень маленьким лысым евреем с выпученными глазками и обаятельной улыбкой и высоким пронзительным голосом, слышным даже с галерки. Стоило ему с неизменным фирменным «гэком» – ужимкой, уверткой возникнуть на сцене, а иногда только определить себя голосом перед выходом, как в зале возникали дружные аплодисменты, не умолкавшие до конца спектакля. Ярон наигрывал безбожно, настолько безбожно и простодушно, что это делалось своего рода искусством, даже, если хотите, эталоном искусства комика-буфф. И все комики-буфф нашей страны равнялись на крошечного Ярона. Нет, конечно же, они были разные, и наверняка кто-то из них даже пытался противостоять манере столичного Ярона, но что с того. Эталон оставался за Яроном.
Он был забавным человеком, не лишенным остроумия. На сборном концерте мастеров искусств в Колонном зале Дома союзов, в который я, молодой тогда артист, был приглашен как участник популярной картины «Убийство на улице Данте», мне за кулисами довелось увидеть следующую сцену: маленький Ярон подошел к огромному мхатовцу В. Ершову, народному артисту СССР, в прошлом – кавалергарду, и, глядя на него снизу вверх и как бы еще нарочно уменьшившись в росте до того, что создавалось впечатление, что Ярон Ершову еле достает до промежности, лукаво сказал:
– Володя, давай с тобой вместе выступать в концертах! Мы сработаем отличный номер!
– А что мы с тобой будем делать? – спросил наивный Ершов своим глухим, глубоким, академическим голосом, тряся мхатовскими брылами, отчего голос его басово вибрировал. Ярон лукаво поглядел на окружавших артистов – для них и был затеян этот разговор с добродушным Ершовым в накрахмаленной рубашке с неизменной «кисой» в горошек – и своим высоким голоском завершил сцену репризой: