И с этими словами Даль доставал из футляра трубу (в одной руке у него был футляр, в другой – сетка с пустыми бутылочками из молочной кухни: молодой папаша шел за прокормом для новорожденного) и начинал играть «Высокую, высокую луну»… Разумеется, фонограмма была записана, но Даль так отдавался музыке, так жмурил глаза, надувал щеки и отбивал ритм ногой, он так жил в эти минуты джазовыми гармониями, что Кисточкин еле смог прорваться к нему, прилагая много стараний, чтобы быть услышанным.
– В молочную кухню опаздываешь, парень!
(Даль не слышит.)
– Игорь, за прокормом опоздаешь!
(Даль продолжает играть.)
– Игорь, ребеночек сдохнет!
(Даль не слышит даже этого.)
– Кочумай!!!
И только после привычной джазмену команды, отданной на лабужном жаргоне, Даль наконец прекращал играть на трубе.
– Что? – И, растерянно улыбаясь, смотрел на нас с Фроловым.
Я: Тебе башли нужны?
Даль (жалко бравируя): Башли мне всегда позарез.
Я: На!
Он: С какой стати?
Я (усмехаясь): За игру…
Даль: Хм, впервые мне забашлили за такую игру. (Берет деньги и уходит.)
Эта сцена часто кончалась аплодисментами на уход Даля. В этом спектакле он создавал очень узнаваемый образ молодого фанатика начала 60-х, времени наших общих светлых иллюзий…
– Играет на трубе. Двадцать один год, а уже ребенка завел. Раньше халтурил и неплохо зарабатывал, а сейчас таскается по этим джем сешенам, репетирует без конца для какого-то неведомого сказочного концерта, которого никогда не будет. Причем играет совсем не плохо, приглашали его даже в эстрадный оркестр. Не идет. Говорит, это не настоящий джаз. Работает на каком-то заводе подсобником за шестьдесят дубов в месяц. Жену завел: советский вариант Брижит Бардо. Живет в скудности, но принципы, принципы… Понял?
Так характеризовал трубача – Даля талантливый циник, начальник отдела одной из центральных газет. И характеризовал, надо сказать, точно. Точнее, чем полагал.
Олег Даль тоже всегда мечтал о каком-то неведомом сказочном концерте, спектакле, фильме, чтобы выйти вперед, когда подойдет его темп, и начать вдохновенно импровизировать на заданную тему, – и чтобы потом к нему присоединились его товарищи по искусству и зал подчинился нашему ритму.
Собственно, в этом постоянном поиске синей птицы и проходила вся его прекрасная и несладкая жизнь. Причем именно джаз становился для него неким символом, который он и мечтал реализовать в нашем драматическом искусстве. В конце 70-х, незадолго перед своим отъездом «на родину джаза», Аксенов рассказывал, что Олег буквально преследовал его предложением сделать сценарий о джазменах и непременно привлечь к этой работе «Козла на саксе» и других шестидесятников…