Сама она познала глубины разочарования в мужской натуре именно благодаря честности: мужчины, которые только что признавались ей в вечной любви, минуту спустя открыто ее оскорбляли, и в некотором смысле лишь в этот момент обоюдной откровенности она могла понять, кто она и чего на самом деле хочет. Чего она не выносит, сказала она, так это притворства в любом виде, особенно притворного желания, когда человек якобы мечтает полностью тобой обладать, а в действительности хочет только временно попользоваться. Она сама не прочь использовать других, сказала она, но поняла это только после того, как они честно признались ей в своих собственных намерениях.
К Елене со спины приближалась стройная женщина с лисьими чертами лица. Я догадалась, что это Мелета. Она незаметно встала за спинкой стула Елены и положила руку ей на плечо.
— Яссас[2], — сказала она угрюмо.
На ней была черная жилетка мужского фасона и брюки, а короткие прямые волосы, черные и блестящие, обрамляли узкое пугливое остроносое лицо.
Елена повернулась к ней.
— И ты тоже! — воскликнула она. — Вся в черном! Почему вы обе всегда носите темное?
Мелета ответила не сразу. Она села на свободный стул, облокотилась на спинку и закинула ногу на ногу, затем достала из кармана жилетки пачку сигарет и закурила.
— Елена, невежливо обсуждать, как люди выглядят. Что мы носим — наше дело. — Она потянулась через стол и пожала мне руку. — Здесь сегодня шумно, — сказала она, оглядевшись. — Я только что участвовала в поэтическом чтении перед шестью зрителями. Контраст весьма разительный.
Она взяла со стола винную карту и стала ее изучать; сигарета дымилась в ее пальцах, тонкий нос слегка подергивался, блестящие волосы спадали на щеки.
Один из этих шестерых, продолжила она, снова посмотрев на нас, приходит на ее выступления почти всякий раз, садится в первом ряду и начинает строить ей рожи. Так происходит уже несколько лет. Она поднимает глаза от кафедры — не только в Афинах, но и в городах довольно далеко отсюда — и вот он, сидит прямо перед ней, высовывает язык и делает неприличные жесты.
— Ты его знаешь? — спросила Елена с изумлением. — Ты когда-нибудь разговаривала с ним?
— Я его учила, — ответила Мелета. — Он был моим студентом, еще давно, когда я читала лекции в университете.
— И что ты ему сделала? Почему он так над тобой измывается?
— Надо думать, просто так, — сказала Мелета, угрюмо выдыхая дым. — Я ничего ему не сделала: я вообще с трудом вспомнила, что когда-то учила его. Он ходил ко мне на занятия вместе с пятьюдесятью другими студентами. Я его не замечала. Конечно, я пыталась вспомнить какой-нибудь инцидент, но не смогла. Можно всю жизнь искать причины тех или иных событий в собственных ошибках, — сказала она. — В легендах люди верили, что их беды можно объяснить тем, что они не поднесли приношение какому-то конкретному богу. Но может быть и другое объяснение: он просто сумасшедший.