Во рту у меня пересохло.
— Что вы такое говорите?
— Если предыдущий Бог пожертвовал своим Сыном во имя спасения человечества, то что вам стоит пожертвовать женой? А?
— Я по-прежнему не понимаю…
— Понимаете. — Эггер показал на набалдашник. — Вам известно, что это? Нет, вряд ли. Это кость черного носорога. Черные носороги…
— Я видел фотографии.
— Вымерли. Это кость последнего. Трость досталась мне по наследству от дедушки, у которого с ногами тоже все было отлично. Для него, как и для меня, эта трость служила напоминанием о том, что ничто в мире не вечно, все исчезнет, как бы то ни было. Или, как говорили евреи — по крайней мере, те, что жили в Штатах, — this too shall pass[1]. Сейчас, когда смерть не обязательно настигнет любого из нас, еще досаднее преждевременная смерть, поражающая нас самих или тех, с кем мы собирались провести всю жизнь.
В его серых глазах блеснул лед.
— Формула, Ясон. Здесь и сейчас. А если нет, то сегодня вечером, вернувшись на Райнерштрассе, своей супруги вы не найдете. И когда наконец вы ее отыщете — если отыщете, — то распятой на кресте. И это не фигура речи. Вы найдете ее в лесу, с руками и ногами, прибитыми к кресту, с терновым венцом на голове, все как по книжке, разве что без воскрешения на третий день. Так что скажешь, Господь?
Я сглотнул. И посмотрел на него. Так игрок в покер смотрит на противника, который пошел ва-банк. Блефует? Мне было сложно поверить, что Даниэль Эггер, один из наиболее уважаемых граждан нашего города, настоящий столп общества, жонглирует угрозами, достойными мафиози. С другой стороны, во время войны он служил офицером, а ведь альфа-самцов и альфа-самок отличает от остальных именно стремление преступать границы дозволенного, верно?
Покорно кивнув, я достал из ящика лист бумаги и начал записывать.
Почти четыре минуты ушло у меня на то, чтобы написать формулу на языке химических кодов, который сводит весь мир к веществам, молекулярным связям, давлению и температурам.
Я протянул ему листок.
Он пробежался глазами по строчкам:
— Священные письмена. А это что? — Он показал на заголовок, символ, похожий на букву Т с петелькой сверху.
— Иероглиф «анх». В древние времена египтяне обозначали им вечную жизнь.
— Изящно, — похвалил он.
Бережно сложив листок, он убрал его во внутренний карман пиджака.
Эггер скрылся за дверью, а я проводил его взглядом. Он помахивал тростью, и та, касаясь паркета, издавала бодрое постукивание. Как секундная стрелка на часах. Обратный отсчет начался.
Скоро ли Эггер поймет, что я обманул его, я не знал. Даже мои собственные коллеги не сразу раскусили бы подвох, увидев формулу на листке, который я отдал Эггеру, ведь они были посвящены в тайну лишь частично. Однако пройдет время — они, разумеется, сложат два и два и догадаются, что четыре с этой формулой у них никак не получится.