Наверху их ждало разочарование. Ни пагоды, ни старинного храма, ни даже крупных строений там не оказалось. Большая квадратная площадка на самой вершине горы, где раньше помещался, очевидно, храм, была старательно очищена и на ней воздвигалось какое-то неуклюжее сооружение из кирпича и гранитных плит. Сбоку в большом котле варился асфальт… Монастырские строения, маленькие, одноэтажные, сбились в кучу позади постройки, прилепившись к краю площадки над обрывом. Узкая лесенка, высеченная в камне, сбегала от них вниз и от ее подножия в лес извилисто уходила тропинка. По этой лесенке каменщики, протяжно покрикивая, волокли снизу на толстых бамбуковых коромыслах отесанные глыбы камня и кирпичи.
Немногочисленные монахи вышли посмотреть на пришельцев. Медлительные, молчаливые, одетые в широкие курмы, с длинными волосами, связанными на макушке, они казались странным анахронизмом на фоне властно расположившейся в их владениях постройки.
Елена протянула вихрастому мальчику-послушнику несколько слив. Он смущенно заулыбался, закланялся, благодаря, но сливы не взял.
— Представьте себе на месте этого сооружения пагоду или храм, или просто поляну с несколькими деревьями, — сказал Павел Александрович. — Что-нибудь подобное тут, конечно, и было раньше. Как живописно и тихо выглядело это место. Настоящая «обитель мира». Но вот пришло кому-то в голову намостить здесь кирпичей…
Тенишевский усмехнулся.
— Это выглядит так, как будто кому-нибудь из Гомеровских героев надели на голову цилиндр.
— Обсерваторию строят или монумент какой-то, — заметила Елена.
Тенишевский снова усмехнулся.
— Обсерваторию! Для чего она, спрашивается, здесь нужна? Ворон считать? Да… Старина сейчас в Китае не в почете.
Монахи, соскучившись смотреть, разошлись. Каменщики продолжали свою работу. Путники посидели, закусили остатками утки и хлебом и тронулись в обратный путь.
Возвращались медленно. Близился вечер. Воздух, пропитанный ароматом леса был неподвижен. Косые лучи солнца, исчезавшего за холмами, золотили вершины деревьев. Дорогу окутывал уже прозрачный сумрак. Жара спадала.
Тася, Маруся и Валериан Платонович ушли далеко вперед. Изредка отрывками доносились их голоса. Елена шла, обмахиваясь сорванной зеленой веткой. Дорогов снял свой шлем и отбросил его за плечи на ремешке.
— Я много лет не видела природы, — сказала Елена. — Когда смотришь на нее из окна вагона или с борта парохода, она кажется совсем другая, как будто не настоящая. Я ведь жила все время в городе.
— Работали в кабаре? — спросил Дорогов.
— Да. Вы не представите, какая это мерзость! — вырвалось у нее. — Теперь, когда я далеко от этой жизни, я не могу сама понять, как могла я столько лет оставаться там. Для того, чтобы выносить такую жизнь, надо убить в себе все духовные запросы…