– Встань, Родриго, – приказал я твердо, и он с трудом поднялся на ноги.
Я все время придерживал его и теперь смотрел прямо ему в глаза.
– Господин Родриго Эстебан де ля Гуардиа– и-Торрес, – сказал я. – Вы добрый дворянин и хороший человек.
И ударил его клинком под сердце так, чтобы тот даже не почувствовал, что произошло. Только его глаза, смотрящие на меня со страданием, внезапно сделались спокойны. Я не позволил телу упасть на пол и перенес его на кровать. С ног рыцаря я снял башмаки и обул его в родные высокие сапоги из толстой кожи. Золотую маску, кафтан, панталоны и обувку я завернул в одеяло. Собирался вынести это и сжечь, так, чтобы никакой след не навел на Веселого Палача из Тианнона.
Выходя, я еще раз взглянул на лежавшее тело, и меня порадовало спокойствие, которое я увидел в мертвых глазах. Надеялся, что душа рыцаря де ля Гуардиа стоит нынче пред Господним Престолом, ожидая справедливого суда. И надеялся, что то же самое ожидает теперь и Веселого Палача из Тианнона. И я позволял себе надеяться, что души эти не проведут вечность в одном и том же месте.
– Буду вспоминать о тебе в молитвах, рыцарь, – сказал я.
Я обладал слабой надеждой, что молитвы столь незначительного человека, каким был я, могли перевесить чашу весов у благословенного алтаря Господа. Но я искренне верил, что даже если Господь решит покарать гранадского дворянина, кара эта не окажется слишком строгой.
– Га-а-аспа-а-ар! – снова раздался крик брата Сфорца. – Жду тебя в моей комнате, парень!
И тогда в голову мою пришла безумная мысль. Обычно я человек рассудительный, терпеливый, не совершающий безрассудных поступков и ведущий тихую, ленивую жизнь. Но теперь я решил действовать, хотя и понимал, что подобный поступок будет мне дорого стоить.
Рыцарь Родриго Эстебан де ля Гуардиа-и-Торрес был человеком, схожим со мной фигурой и к тому же почти одинакового роста. А поскольку Веселый Палач всегда ходил согнутым, искривленным, покачиваясь как утка, то я надеялся, что малые отличия между нами останутся никем не замеченными. Проблема была бы с волосами, поскольку у де ля Гуардиа они были цвета спелой пшеницы, мои же напоминали ночное небо (пусть даже в них серебрились неуместные, казалось бы, в моем возрасте нити седины – результат отчаянной борьбы за души грешников). К счастью, нося золотую маску, Гаспар высоко подбирал волосы, а потому их цвет не был заметен.
Я вывалил на пол всю одежду Веселого Палача и принялся быстро переодеваться. С нескрываемым отвращением, поскольку одеяния Гаспара пахли застарелым потом и кровью. Свою собственную одежду я завернул в одеяло и спрятал под кровать. Вышел из комнаты, старательно затворив за собой двери. У меня была одна попытка. Следовало навестить брата Сфорца, поскольку иначе он мог обеспокоиться. Однако я понял, что не знаю их привычек. Стучал ли Гаспар, когда входил в комнату брата-милостынника или не обращал внимания на такие мелочи? Я решил, что не стану стучать, и нажал на ручку. Согнулся и вошел внутрь шаркающим шагом. Остановился у порога, держась тени и не входя в пятно солнечного света, разлившееся на полу посреди комнаты.