– Ну наконец-то, – сердечно сказал Сфорца.
– Плохо нынче жить Гаспару, в сердце темень, мрак, печали, – заскрипел я, стараясь придать голосу тон и звучание как можно более похожие на те, что исходили из уст Веселого Палача.
– Позаботился бы ты о горле, Гаспар, – суровым тоном произнес Сфорца. – Что-то страшно хрипишь нынче.
– Гаспар бедный нынче болен, и в печали он неволен. – Я попытался соблюдать рифмы, надеясь лишь, что они не хуже тех, которыми угощал нас Веселый Палач.
– О да, бедный Гаспа-а-ар, – протянул мытарь. Приблизился, а мне уже некуда стало отступать, поскольку за спиной была только дверь. Монах протянул руку и легонько провел кончиками пальцев по моему плечу. Ах, какой шалун, подумал я и, насколько это вообще было возможно, ощутил еще большее отвращение.
– Плохо же теперь Гаспару, зато вечером даст жару, – срифмовал я, стараясь придать скрипящему голосу некоторую игривость. Искренне говоря, вышло ужасно, но Сфорца убрал руку.
– Иди, иди, – сказал. – Проспись или что. Вечером я тебя вызову.
– Всякий день – прекрасный праздник, если рядом безобразник, – пробормотал я под нос и отворил двери. От собственных рифм у меня даже зубы заныли.
Пошел в комнату Веселого Палача, старательно затворил дверь и захлопнул ставни. Не хотел, чтобы кто-то беспокоил меня, пока не наступят сумерки.
Я просидел до сумерек в одном белье, поскольку не мог вынести прикосновения отвратительной одежды Веселого Палача. Но когда увидел, что снаружи уже стемнело, то снова сделался Гаспаром Лувейном. Взял с собой сундучок с инструментами, нужными для моей цели, и одеяло, в которое я завернул собственную одежду. Потом тихонько вышел в коридор. Аккуратно постучал в дверь к канонику.
– Гаспа-ар? – спросил он. – Уже лучше себя чувствуешь?
– Человек не нарекает, коль услада ожидает, – заскрипел я так высоко, что едва не закашлялся.
Щелкнул отодвигаемый засов, и мытарь впустил меня в комнату, где лишь желтый дрожащий огонек лампадки разгонял мрак.
– Входи, входи, – приказал он поспешно, а я без слова скользнул внутрь.
Я не стал ждать, поскольку ждать не было нужды. Ударил брата-мытаря в висок, и он рухнул, как мешок с репой, да еще и приложился бы черепом об пол, не прихвати я его за плечо. В конце концов, я ведь не хотел, чтобы он умер, верно? Я не был настолько милостив, чтобы позволить этому случиться так быстро.
Я привязал брата Сфорца к кровати так, чтобы позиция, в которой он оказался, напоминала букву «Х». Потом зажег вторую лампу (люблю, чтобы во время работы хватало света, поскольку лишь тогда можно достичь того уровня удобства, который подошел бы обеим сторонам) и разложил на столе инструменты. Их было немного, но человеку с богатым воображением и хотя бы минимальными знаниями должно было хватить. Я же на нехватку воображения не жаловался, а некоторым скромным умениям был обязан обучению в нашей славной Академии Инквизиториума. Поэтому был уверен, что мы с альмосунартием проведем несколько долгих, необычайно познавательных минут, пусть даже и обойдемся без интереснейших разговоров.