Учитывая эти принципы, жизненное пространство Мордимера остается еще и слишком добреньким. Я много лет интересуюсь историей (не только позднего Средневековья и раннего Возрождения, но именно они важны для нас в данном случае), что, кроме прочего, проистекает из моей университетской специализации по истории государства и права. И я ручаюсь, что реальная жестокость, с которой реальная европейская цивилизация имела дело в Средних веках – да и вплоть до самого ХХ столетия, – несравненно больше, чем та, что представлена мною в повестях. Достаточно прочесть протоколы инквизиционных процессов, ознакомиться с историей крестовых походов, конкисты или европейских войн, вспомнить конкретные нормы уголовного права и процедуры наказаний, особенно те, что применялись на территории Германии.
Необходимо также весьма отчетливо сознавать, что представления средневекового человека о смерти и страдании были диаметрально противоположны таковым у современного человека. Полагаю, что лишь немногие из моих Читателей непосредственно сталкивались с проявлениями жестокого насилия либо со смертью. А вот для человека, живущего в Средние века либо в эпоху Возрождения, это было ежедневной реальностью. По всей Европе проносились войны и восстания, а солдаты и бунтовщики вели себя с гражданским населением так, как для нас с вами совершенно не представимо. Сажание на кол, распарывание животов беременным женщинам, зажаривание на вертелах, сдирание живьем кожи, сожжение жителей, что ищут защиты в святынях, – обычное поведение для тех времен. И даже если кому-то посчастливилось жить в странах относительно спокойных, то и там случались многочисленные экзекуции, которые для черни были чем-то вроде народного театра (и это не упоминая об опустошительных эпидемиях). Достаточно лишь вспомнить, насколько страшным мукам был публично подвергнут шляхтич Пекарский (покушавшийся на жизнь короля) в такой стране, как Польша, которая, говоря в целом, отличалась некоторой снисходительностью по отношению к преступникам (понятное дело, снисходительностью относительной, но все ведь необходимо рассматривать на фоне эпохи).
С учетом всего перечисленного полагаю, что в моих рассказах почти не отражена жестокость эпохи, в которую пришлось жить главному герою. Причина проста: как читатель я не люблю характерного для многих авторов упоения насилием. В своих текстах позволяю представлять его лишь тогда, когда мне это необходимо для сохранения реализма.
Читатели хотели бы подробней узнать судьбу мира после сошествия Христа с распятия. Почему ты не говоришь о том, как развивались в этом случае судьбы нашей цивилизации в твоей альтернативной реальности?