– Не усомнюсь! – На сей раз он почти кричал. – Бог мне свидетель, вера моя крепче крепостных стен.
– Вы уверяете в этом меня или себя самого? – спросил я вежливо, а потом махнул рукою. – Но Бог с ними, с этими теологическими хитросплетениями. Никто ведь, драгоценнейший отец настоятель, не подвергает сомнению силу вашей веры, – произнес я таким тоном, что он невольно должен был обеспокоиться.
* * *
Кого следовало бы ожидать, милые мои, услыхав, что в Штольпен прибывает один из братьев-альмосунартиев? Монаха в бурой рясе, который с опущенной и покрытой капюшоном головой пробирается в городок?
Ха, этого я не ждал, но то, что увидел, превысило самые смелые мои чаяния. Ибо в Штольпен въехала конная кавалькада, во главе которой с важным видом гарцевал Маурицио Сфорца, окруженный десятком стражников. В свите я заметил и некую молодую даму, на руке которой сидел сокол в закрывавшем голову колпачке.
Брат-милостынник держался в седле на удивление хорошо, хотя подвернутая ряса не слишком-то подходила ни к высоким, до бедер, кожаным сапогам, ни к золоченой конской упряжи и чепраку с чудными украшениями. Как можете догадаться, милые мои, чепрак был на голове скакуна, а не на брате-милостыннике, хотя, признаюсь, эта вторая возможность обрадовала бы меня куда как сильнее.
С Маурицио Сфорца мы встретились у настоятеля, и церковный альмосунартий, сойдя с коня, оказался невысоким человечком. Мне не понравились его сморщенные бледные щеки и блестящие глаза. Отметил я также то, что худые, узловатые пальцы монаха были в постоянном движении – будто он что-то непрестанно сминал, душил или рвал на куски. Сами эти жесты мне тоже весьма не понравились. И все же я решил не поддаваться первому впечатлению и воспринимать папского мытаря если не с симпатией, то хотя бы с профессиональной вежливостью. В конце концов, я не намеревался добавлять себе проблем из-за глупейших случаев в городке Штольпен, о котором я прежде даже не слыхивал.
– Инквизитор Маддердин, – сказал Сфорца, и его голос оказался неожиданно звучным и глубоким. – Я рад, что мы будем действовать вместе, поскольку слава ваша добралась и до Апостольской Столицы.
Я глубоко поклонился, хотя не мог решить: слова эти – лишь пустая вежливость или скрытая угроза.
– Меня смущают столь благосклонные речи, особенно когда исходят из уст знаменитого философа, сочинениям которого я не могу нарадоваться, сердечно сокрушаясь над недостатками собственного знания.
– А что вы у меня читали? – спросил он недоверчиво, прищурив глаза.
– Ваши комментарии… И Господь мне свидетель, это новый взгляд на, казалось бы, всем знакомые вещи. Верьте мне: я был тронут.