– А чего ж вы по веревке-то? – спросила девушка.
– Дверями нас не пустят.
– Как ты нашел мое окно?
– Толстый указал, – пояснил Жан-Жак.
– Какой толстый?
– А тот дурка, который тута горшки выливает.
– А, Луи-Жан?
– Вели его заколоть, – сверкнула глазками девочка. – Он продажный.
– Он глупый.
– Потому и заколи! Наши этого глупого дурку давно б приговорили!
– Какие ваши?
– Замолкни! – ткнул девочку в бок Жан-Жак. – Тебя тожа приговорят, мельница!
– Это ты заткнись, куриный зад!
Дети начали было потасовку, но за дверью вдруг раздались шаги, и оба со стремительностью лесных зверьков нырнули под стол. В комнату вошла Шарлотта. Она принесла ужин, и сообщила, что госпожу де Бежар просит о встрече некий граф по имени Мануэль де Жуа.
– Он сказал, что видел вас вчера, восхищен и желает познакомиться.
– Это не тот, который в был в маске?
– Не, этот крупный как бычок и глаза у него тоже воловьи.
– Скажи, что я не выйду.
– Он не отстанет, госпожа.
– Тогда скажи, что я заболела.
– Хорошо, попробую. А что у вас окно открыто?
– Это я открыла. Здесь воздух тяжелый.
– Да, это верно, – кивнула Шарлотта и втянула ноздрями воздух. – Сейчас пришлю Луи вынести горшок.
Шарлотта ушла, и дети осторожно вылезли из-под стола. От них, в самом деле, разило помойкой, то есть, тем стойким запахом их жизни, среди которого они выросли и которого не замечали. Женька, конечно, догадалась, что Жан-Жак и Люссиль не простые нищие, но не отшатывалась, а даже предложила им поесть и осторожно, чтобы не спугнуть, принялась расспрашивать об их уличной жизни.
Оба они оказались детьми какой-то ушлой воровки, которую год назад повесили на Гревской площади. Привыкшие к насилию и грязи в своей дикой жизни, они говорили о смерти матери спокойно и сожалели только о том, что после этого ее брат Робен по прозвищу Красавчик, так распустился, что по каждому поводу задавал племянникам трепку и отнимал все деньги, которые они зарабатывали на улице. Кто был их отцом, дети точно не знали. Жан-Жак говорил, что это мог быть только знаменитый Арно Волк, с которым мать пошла в налет.
– Он, он! – решительно утверждал мальчик, для которого жизнь парижского бандита, видимо, была пределом мужской доблести. – Я видел, как он валял ее на лежанке!
– А я видела ее с Герцогом! Он самый главный при Дворе! – возражала девочка, уверенная, что титул, даже в воровском королевстве играет более важную роль, чем доблесть какого-то грубого налетчика.
– Молчать! Арно, я сказал! – злился Жан-Жак и дал сестре пинка. – Это ты от Герцога, шлюха! А я от Арно, говорю!
Люссиль от пинка свалилась на пол. Жан-Жак захохотал. Девочка вскочила и дала ему оплеуху. Мальчик схватил ее за волосы, а Люссиль вцепилась ему в горло. Женька еле их растащила и заставила вновь вернуться к мирной беседе. В ней продолжало упоминаться слово «двор», но девушка уже догадалась, что речь шла не о Лувре, а о Дворе Чудес. Это живописное, но опасное обиталище парижского криминала было ей теоретически знакомо – фехтовальщица принадлежала к числу тех, кто еще читает книги.