. Роуса догадывается, что он скажет на альтинге: дескать, всем остальным недостает и влиятельности, и благоразумия, чтобы заслужить это звание, и поэтому именно он должен быть и
prestur, и
bóndi.
– Ступайте, – говорит Эйидль. – Я должен возблагодарить Бога за Его справедливый суд.
Катрин бросает на Гвюдрун прощальный злобный взгляд и делает книксен. Горячей и сухой ладонью она сжимает руку Роусы и тянет ее за собой на улицу. Они бредут вниз, к берегу, смаргивая слезы.
Море начало оттаивать, и под почернелым стеклом бурлит вода. Пронизывающий ветер, прилетевший из холодных северных краев, теребит чепец Роусы и швыряет в лицо Катрин седые пряди волос.
Катрин хватает Роусу за руку.
– Ты не можешь сознаться.
Роуса задыхается от холода, леденея до самых костей на порывистом ветру.
Йоун умрет.
Кто-то окликает их, и, обернувшись, Роуса видит Гвюдрун, с трудом идущую против ветра, который едва не сбивает ее с ног. Когда она наконец подходит к ним, Катрин смеряет ее презрительным взглядом.
– Тебя бы толкнуть, чтоб грохнулась на эти камни. Ступай обратно прислуживать Эйидлю.
– Эйидлю! – Гвюдрун причмокивает и сплевывает.
Роуса поднимает брови.
– Ты недолюбливаешь Эйидля? Я-то думала, это Йоун злодей.
– Эйидль везде ищет выгоды для себя, но называет это Божьим промыслом. Он бы спокойно позволил сельчанам растерзать тебя, девочка.
– Что-то я не заметила, чтобы ты вмешалась, Гвюдрун, – угрюмо говорит Катрин. – Ты и с места не сдвинулась, пока остальные швыряли в нее камни. Она вся в крови.
– Скверно вышло, – кивает Гвюдрун. – Но Эйидль мог все это остановить. Что за мужчина станет смотреть, как женщину бьют? Он-то и есть настоящий злодей.
– Значит, по-твоему, Эйидль не достоин стать новым bóndi? – спрашивает Роуса. – Но при этом ты у него в доме полы метешь?
Ветер дует в лицо Гвюдрун, и она моргает поблекшими глазами.
– Нужно ведь как-то зарабатывать на кусок хлеба. Но теперь этот негодяй заговорил о десятине…
– Вот оно что! Десятина. И впрямь негодяй. – Роуса горько усмехается.
– Смейся, смейся над старухой. Только Йоун никогда не требовал с нас того, чего мы дать не можем. Он прислал Пьетюра, чтобы тот помог мне починить дом, и ничего не попросил взамен. А Эйидль нас голодом заморит и скажет, что это во славу Божию. Ну а ты… – Она поднимает на Роусу слезящиеся глаза. – Йоун ведь хороший муж?
– Я… – Роуса прикусывает губу. – Он…
– Эти юнцы вечно хотят, чтобы им все поднесли на блюдечке. Он тебя бил?
– Нет.
– Вот! Хороший, стало быть, муж. Я, конечно, подслеповата и на ухо туга, но признание его слыхала. Врал он все. Признался в том, чего не делал, чтобы что-то скрыть, верно? Кого он защищает?