– Мы должны поставить «Макбета», – заявила она, – а не просто читать по ролям на уроке.
– А пойдемте в следующем месяце смотреть его в болтонский «Восьмиугольник»! – сказал Алекс Димитриу.
– В одном из лучших провинциальных театров! – подхватила Мадж.
– Ну, так себе идея, – засомневался Хью.
Но она все не отпускала их, и вскоре они каждую среду говорили об этом, и разговоры становились все более и более конкретными. Что же с ним творилось? Он не мог понять, хочет участвовать или нет. Какая-то часть его страстно желала этого: в то же время он понимал, что у него нет данных для сцены. Куда ему, при его-то метре с кепкой? Засмеют ведь. Но наотрез отказываться не спешил: шли недели, всплывали все новые пьесы, но ни одна не подходила. Так они ничего и не поставят.
Но однажды, в особенно дождливую среду, когда они сдались и доехали до Мадж на автобусе, она придумала блестящий выход.
– И как я раньше не догадалась!
Все это время она читала взятые в городской библиотеке пьесы Жене, сперва остановилась на «Служанках», потом хотела взять «Ставни» – и тут ее осенило.
– О чем мы раньше думали, ума не приложу! – приговаривала Мадж, выходя из автобуса: она все больше и больше распалялась от восторга; безупречная физкультурная форма, заботливо укрытая зонтом, была абсолютно сухой. – Как насчет «За закрытыми дверями»? Алекс в женском платье, играет лесбиянку. И переодеваться почти не придется. Из тебя получится симпатичная лесби. Ну же! Вы все знаете. Трое чуваков умерли и попадают в ад. Коридорный приводит их одного за другим к комнате за дверью и потом ее закрывает. Они ждут пыток, котлов и адского пламени, но их не оказывается. Потом они начинают говорить. И уже через час ненавидят друг друга так, что готовы поубивать – но не могут, не могут, ведь они уже мертвы, они в аду. Божественно. Простите за выражение. Идеально! L’enfer, c’est les autres[39].
У нее дома был текст, и они читали его весь день. Альберт – за Коридорного, сама Мадж изображала утонченную женщину, убившую своего ребенка, Алекс – лесбиянку, а он, Хью, – бразильского пацифиста, жестокого изменщика, с грудью, простреленной в двенадцати местах. Они читали, внезапно прерываясь и разыгрывая пьесу в лицах, уморительно жестикулируя, особенно в сценах, где кто-нибудь на кого-нибудь набрасывается. Обсуждали: что могла означать внезапно открывшаяся дверь; было ли в силах про́клятых отнестись друг к другу теплее. Кроме собаки и благодарного Альберта, чье участие ограничивалось первыми сценами, зрителей у них не было. Это заняло весь день; они сидели за кухонным столом, заставленным чашками с остывшим чаем. После пяти вернулась мать Мадж – она вошла в комнату ровно в тот момент, когда ее дочь пронзила сердце падающего без чувств Алекса воображаемым ножом для разрезания бумаги.