Она пыталась описать ему, что чувствует: словно у дома, где она жила, выдернули несущую стену, и здание, казалось, должно было вот-вот рухнуть, но по какой-то причине оно оставалось стоять. И еще: Лавиния не выносила разговоров о религии, в любом контексте – даже с Джереми. На заре любви можно увлеченно и долго говорить практически на любую тему, глядя в лицо любимого человека. С таким же успехом Джереми мог быть микробиологом. Лавиния едва не упала в обморок, полгода спустя получив по почте открытку, аккуратно подписанную некогда знакомой рукой. Это был Лео: он выражал ей сочувствие и говорил, что думает о ней. Но обратного адреса не оставил. По марке можно было понять лишь то, что отправлена открытка откуда-то из западной части Лондона. А после этого ее старший брат снова исчез. Бедный глупый Расселл: медлительный, зацикленный на пожарных автомобилях, чужой с самого рождения, он так и не понял, что случилось с матерью. А Джереми слишком хорошо знал, что делать. Его-то не раздавила потеря: он был добрым, грустным и сочувствующим – таким же, каким видели его едва знакомые люди раз в неделю. Он не скорбел по Хью, которого никогда не знал, просто беспокоился за жену, не ощущая холодного ветра из зияющей во Вселенной дыры, проделанной по неведомой злой воле. Ей хотелось просить у него прощения.
Но чаще всего Лавиния не могла удержаться и беспрестанно воссоздавала последние минуты до случившегося. Вот Хью бежит за автобусом, вот он видит, что туда набивается слишком много людей. Кажется, что-то случилось в метро. Вечно в нем что-то случается. Должно быть, брат влез в набитый битком автобус одним из последних. Прямо перед ним на сломанном сиденье сидел человек с рюкзаком на коленях. Этот рюкзак подействовал бы на нервы любому пассажиру метро или наземного транспорта. Может, этот бедолага – турист? И лишь сейчас понял, что не стоило тащить сюда эту штуковину в утренние часы пик. Он сидел, потел и бубнил в телефон, крепко держа рюкзак, чтобы его содержимое не посыпалось на колени соседу. Хью поймал взгляд хорошенькой китаяночки с волнистыми от химической завивки волосами; она тут же опустила глаза, узнав его – человека из рекламы. Между тем сосед продолжал бубнить. Запыхавшись, но настойчиво. Хью было не видно, но он решил, что тот говорит по мобильному телефону, не иначе. Автобус свернул с Юстон-роуд на Тэвисток-сквер. Поездив в лондонском общественном транспорте в час пик, мигом научаешься вежливому и уважительному обхождению. Хью очень надеялся успеть на десятичасовую репетицию. И твердо сказал себе: времени у меня сколько угодно.