Монахи прижали ладони к корням дерева, к его стволу, к свисающим вниз ветвям.
Дарклинг широко развел руки, позволяя зимнему солнцу гладить лучами бледный торс.
– Я не сожалею.
Кора дерева-исполина начала двигаться и меняться. «Они – фабрикаторы, – понял Николай, глядя на сосредоточенных монахов. – Каждый из них».
– Я не раскаиваюсь! – сказал Дарклинг.
Одна из ветвей гигантского терна начала извиваться, как змея, и на конце ее появился единственный шип. Зоя взяла Николая за руку. Теперь они все держались друг за друга: Николай, Зоя и Женя.
Ветвь терна покачивалась взад-вперед, как змея гипнотизировала свою добычу.
– Все, что я делал, я делал ради Равки! – крикнул Дарклинг. – И это тоже. Ради Равки!
Ветвь сделала внезапный скользящий выпад.
Шип пронзил грудь Дарклинга, и тот, выгнувшись, закричал, и крик его – крик человека, страдающего от невыносимой муки, – был ужасен. Николай крепче сжал Зоину руку, когда демон внутри него тоже закричал от боли, что клеймом прижгла все внутри, опалив сердце.
Исполинский терн притянул Дарклинга ближе, обнимая ветвями, поднимая его обессиленное тело, словно мать, укачивающая сына, вернувшегося домой. Массивный ствол разделился, и ветви опустили страдальца во тьму.
Дерево сомкнулось вокруг него, заглушив крики. Его ветви замерли. Монахи стояли в молчании. Николай прижал руку к сердцу. Боль исчезла, демон успокоился.
На коре дерева Николай заметил едва видный отпечаток – ладонь Дарклинга, навсегда прижатая к прутьям его темницы.
Один за другим солнечные солдаты преклонили колени.
Зоя медленно приблизилась к дереву, и снег заглушил звук ее шагов. Она прижала руку к отметке, оставленной Дарклингом, и склонила голову.
– Я не думала, что он действительно это сделает.
– Он стоит в проходе между мирами, – сказала монахиня. – Посмотри своим драконьим взглядом. Что ты видишь?
Зоя прикрыла глаза, подняла лицо к небу.
– Каньон… каньон цветет.
– Расскажи, – попросила Женя.
– Зеленая трава. Сад в цвету. Айвовые деревья. На ветвях множество белых бутонов. Они похожи на морскую пену.
– Тлену конец, – сказала монахиня. – А его ты тоже видишь?
Зоя втянула воздух сквозь сжатые зубы.
– Его боль… – Она содрогнулась и убрала руку, прижав ее к груди, словно сердце пронзил шип.
Монахиня медленно кивнула.
– Тебе предстоит решить, что ты можешь и что не можешь простить, eld ren.
Зоя посмотрела на нее.
– А что, если смогу?
– У некоторых сердца бьются сильнее, чем у остальных, – произнесла женщина, и Зоя вздрогнула, услышав эти слова. – Только сердце столь же сильное, как его собственное, сможет освободить его от страданий и подарить покой смерти.