* * *
Пространство вокруг вспыхивало и гасло, пульсировало кровавыми отсветами и ввинчивалось резкой болью в затылок, в плечо, в грудь. Меня тащили куда-то, и в те мимолетные вспышки света, когда я приходила в себя, я видела в багровых отсветах склоненные надо мной белые лица, раззявленные рты, набитые зубами, словно ясли – соломой, большие черные глаза, как куски черного обсидиана, о котором мне рассказывал Винсент, тьма заливала склеру. Потом, в очередной раз вынырнув из небытия, я больше не увидела мешанины тел, обрывков одежды, лиц… И снова жуткая, дергающая боль. Она впилась в запястья, полосуя, вытягивая из рук сухожилия, прочно обосновалась в плече, стекала вниз по позвоночнику. Где я?
Взгляд упирался в пол. А еще я видела собственные босые ступни. И голые, покрытые царапинами и грязью коленки. Сознание снова заволокло серым туманом, свет перед глазами начал угасать. Боль в онемевших руках грызла непрестанно, заставляя сердце сбиваться с ритма. И я… вдруг поняла. Меня подвесили за руки, довольно высоко над полом. Кое-как приподняв голову, я осмотрелась: неподалеку маячил темный арочный проход. Голые каменные стены, ни единого источника света, но при этом не темно. От моей одежды остались лохмотья, и они на животе заскорузли от подсыхающей крови.
А потом – тихий стон, где-то сбоку от меня.
Воздуха не хватало. Снова накатывала удушающая волна беспамятства. Я кое-как повернула голову, скосила глаза: буквально в двух шагах от меня, точно так же подвешенный за скованные руки, висел мужчина. Тоже в лохмотьях. Его голова свесилась на грудь, лица мне не было видно. Только… ярко-рыжую макушку, и волосы с одной стороны слиплись от крови.
– Мастер, – прохрипела я, холодея от осознания того, что произошло.
Он дернулся. Кажется, тоже медленно приходил в себя. Я еще раз окинула его взглядом: хорши изрядно его потрепали. Он был искусан, остатки одежды прилипли к телу и все в темных сгустках.
– Ригерт, – прошептала я.
Он еще раз шевельнулся и глухо застонал. Наверное, ему было еще больнее, чем мне, потому что весил он куда больше. И вот так, на руках…
– Ильса? – Он приподнял голову. – Мы…
И умолк, озираясь. Затем вновь посмотрел на меня, и мне сделалось совсем тошно от его взгляда – взгляда зверя, загнанного в угол сворой гончих.
– Прости, – это я прочла по губам.
Половину лица Ригерта занимали кровавые ошметки, глаз заплыл – да и остался ли он, этот глаз…
– Ар Мориш вернулся, – тихо шептал Шезми, – сказал, что тебя утащили… и мы с братом… хотя бы попытались… прости.
В груди слабым огоньком пыхнула злость. Ах, ар Мориш прибежал и нажаловался, что меня утащили хорши? А он, такой правильный, не смог мне помочь и потому бросился к наставникам?