Лошадей для убоя татары покупают на Конной площади[197], где бывает торг лошадьми. Многочисленные барышники снуют около своих лошадей, расхваливая прекрасные качества их! Обыкновенно, каждый покупатель тщательно осматривает у лошади зубы, ощупывает мышцы, треплет лошадь по шее, тянет за хвост.
На Конной площади продают и старых заезженных лошадей, негодных более для работы. Этих «росинантов» покупают татары, но только никому уже не перепродают, а оставляют для себя — на потребу, на убой.
Тридцать отборных кляч уныло стояли, повесив головы. Казалось, если они тронутся с места, то загремят своими костями. Подъезжает какой-то чухонец на малорослой лошадёнке с потёртыми до крови боками и с оттопыренными рёбрами. Не слезая с саней, чухонец начинает торговаться с татарином.
— «Князь», купи рысака!
— Продай!
— Много-ли дашь?
— Три рубля!
— Мне за неё шесть давали…
— Давали, да, видно, денежки не считали! — бойко ответил татарин.
Чухонец поехал дальше. В это время привели рослую вороную лошадь, чёрную, как ворон. Некогда это быль «буцефал», а теперь от него остался только один скелет, из больной ноги сочилась кровь. Татары окружили лошадь, осмотрели больную ногу и начали говорить между собой по-татарски. По-видимому, происходило нечто в роде консилиума.
— На убой! — решил один из татар.
— Как цена?
— Пятнадцать рублей.
— Пять рублей!
— Пять с полтиной!
— Шесть рублей!
Один за другим татары начали набивать цену.
С приподнятой больной ногой бедное животное своим печальным видом невольно вызывало к себе участие. Увидя большое стечение народа около хромой лошади, подошёл к ней и татарин-живодёр.
— Живодёр идёт! Живодёр идёт! — произнёс кто- то; толпа расступилась, давая дорогу.
Смотря на лошадь и опершись на свою длинную палку, живодёр громко и отчётливо произнёс:
— Кожа да кости!..
— Шесть с полтиной!.. Цена шкуры…
Все молчали.
— Никто — больше?
И лошадь осталась за ним.
К вечеру торг прекратился, и барышники — русские, татары, цыгане и чухны, — стали мало-помалу разъезжаться. Лениво переступая ногами, тронулись и лошади, предназначенные на убой.
— Ну, тругайтесь, на отдых! — крикнул татарин, хлестнув кнутом заморённых кляч.
Татарских молелен три: одна помещается на углу Николаевской улицы и Разъезжей[198], другая — на Лиговке[199] и третья — против Полицейского моста[200].
Соответственно этому, все мусульмане, живущие в Петербурге, подразделяются на три прихода.
Первый приход — самый большой, к нему причислено около трех тысяч человек нижегородских, симбирских и пензенских татар — халатников, разносчиков, извозчиков, дворников.