дело доходит лишь у малого числа господ. Договоры составлялись после длительных переговоров; когда же дело доходит до их подписания, крестьянин вежливо снимает шапку и говорит «нет». Москву наводнили помещики, которым в деревнях не по себе. Возвратился и Дмитрий Нессельроде, рассказывает страшные истории.
Среди органов власти и в казармах распространяется крамольная прокламация. Воззвание к конституции становится все более громким. Дворянская партия слишком взволнована, Трубецкой, attaché surnuméraire à l´ambassade de Paris[1097], зять княгини Елены Кочубей, здесь уже как два месяца[1098]. Долгое время он был вместе с Долгоруковым[1099] в Париже. Император не хочет его видеть; наконец-то две недели тому назад аудиенция в Петергофе. Перед всем двором император сказал ему: «j´espère que vous vous conduisez en gentilhomme et que vous ne ferez pas honte au nom que vous portez[1100]». Трубецкой тотчас же подал в отставку.
Граф Толстой[1101], губернатор Пензы, отстранен, поскольку он вслух засомневался, что Романовы еще долго будут править.
Видел Будберга[1102] на одном замечательном вечере у Елены Кочубей. Последняя представила меня ему; на следующий день он пожаловал ко мне с визитом в мою квартиру; очень приятный человек.
Дальвиг был здесь, не в миссии, но чтобы разузнать среди родственников по княжеским линиям и у Горчакова (отношение — В.Д.) к Вюрцбургу[1103]. Бисмарк написал мне, заявляя о нем: «ложь стала для него настолько естественной, что от честного слова у него пузырится язык».
Великую княгиню Елену зовут здесь мадам Egalité[1104]!
Воскресенье. Сентябрь 1861
Следующее, мой дорогой Шлёцер, тебя заинтересует
Вернулся вчера один прусский коммерсант с Урала, прибыл в дипломатическую миссию; я спрашиваю его о том и о другом, и, конечно, о немецких переселенцах там. Он поведал мне немало и вдруг сказал: «в Златовуске[1105] имя Шлёцера из Любека все еще в чести!» И тут мы начали обстоятельно говорить о производивших мечи славных мастерах из Рейнланда, которым наш отец однажды стяжал новую родину на этом дальнем востоке, и которые ему в благодарность отправили памятную саблю[1106].
С.-Петербург, 14 / 2 октября 1861
Официальное посольство по случаю коронации[1107] отправляется сегодня; постараюсь в большой спешке написать несколько строк тебе.
Уже как шесть недель здесь творится настоящее светопреставление. С каждым днем становятся более очевидными симптомы внутреннего тления. При появлении первой совершенно конфиденциальной революционной прокламации хорошо учившийся в школе петербуржец смеялся. После второй — насторожился, после номера три — забеспокоился. Не могут обнаружить ни автора, ни издателя, ни разносчика. За номером два мог стоять Герцен, но номер один и номер три, который называется «Великорусс»