Незадолго до моей берлинской поездки я вручил ему свой труд о семье Мейернов. После моего возвращения он сразу же обратился ко мне: «нам нужно было бы однажды снова отобедать вместе, чтобы продолжить наши исторические беседы. Нам еще нужно поговорить о «Мейерне», Байройте, Вестфальском мире и проч<ем>»[1196]. Тем временем в конце января он заболел и так страдал, что уже тогда ожидали его кончину. Грудная водянка проявлялась все более отчетливо. Я уже потерял надежду снова увидеть его.
24/12 февраля, в понедельник, в 4 часа я отправился гулять в Летний сад. Хрептович проезжала мимо в санях, велела остановиться и спросила меня, получил ли я ее пригласительный билет, который она написала мне утром из рабочего кабинета своего отца. Поскольку меня уже не было несколько часов дома, я и не знал об этом приглашении. Я остолбенел.
На следующий день в 5¼ я вместе с Кённерицем отправился к графу. Вместо того чтобы встретить умирающего, мы встретили графа внешне совсем не изменившегося. Он сидел в халате в своем зеленом кабинете. Там в одном углу стояла софа, а в другом — его рабочий стол. За последним висели (картины — В.Д.) Суворова, Веллингтона, Россини и Шиллера. Он же любил Шиллера более всего; когда он отправлялся в Киссинген, из книг он брал в основном работы Шиллера. Рядом со столом на небольшом шкафу стояли миниатюрные портреты Хрептович, супружеской пары Зеебах и фрау фон Калергис. В целом кабинет простой и строгий, без украшений и роскоши.
Мы отобедали в небольшой зеленой столовой, где висели портреты отца пожилого графа[1197] и его тестя, министра финансов графа Гурьева[1198]. Кроме супружеской пары Хрептович, Кённерица и меня там также был еще и Плессен.
Старик съел с большим аппетитом полтора блина, выпил после супа свою мадеру, затем Moselle mousseux[1199], которое ему очень понравилось, и попробовал все блюда. От удивления мы не могли прийти в себя. Никакого кашля, никакой тревоги, никакого свидетельства прошедших страданий. Самым заметным, однако, была его душевная свежесть. Последние дебаты по гессенскому вопросу, за которыми он внимательно следил в высоко оцениваемой им «Крестовой газете»[1200], равно как и новое территориально-административное деление и прочее — очень занимали все его дни. Он справлялся о Шульце-Деличе[1201]. «Один англичанин, — произнес он, — сказал однажды одному пруссаку, что Англия с радостью отказалась бы от своего Self Government[1202], если бы она могла получить такое же управление, как прусское. И сейчас это самое хорошее управление — и замечательную армию у Вас хотят разрушить. Это гладко не пройдет; это закончится государственным переворотом».