, Нессельроде и Лёвенштерн осведомлялись неоднократно, фрау ф. Вертер посылала мне еду, маленькая Ольга
[173] очень изящно приготовила для меня больничный визит. Несколько дней подряд с полностью перевязанной головой я ел в миссии. Сейчас все уже почти прошло настолько, что я даже мог представиться в субботу герцогу
[174], фанатичному поклоннику моих сочинений, а сейчас я снова поднялся наверх. После такой сумасшедшей жизни подобное кровопускание и некоторое философское спокойствие довольно хороши. Я рад, что не стало хуже; я выгляжу сейчас так, будто бы над глазом я получил хороший удар саблей. Vogue la galère
[175]! И я уже вновь весело катался. Это исключительное удовольствие!
Неделю тому назад у Штиглицев был большой праздник. Было замечательно, все удалось. Репетиции длились две недели. Часто, когда барон в своем кабинете вместе со своими инженерами обсуждал важные проекты по строительству железной дороги, у баронессы обсуждался второй акт из «Марты»[176]. Театр расположился в известном Вам зале; Лешетицкий[177] дирижировал оркестром из 13 человек, перед ними сидело 150 зрителей. В «La Niaise de Saint-Flour»[178] баронесса играла la Baronne de Baloinville, Александрин Фелейзен[179] — ее дочь, граф Сечени[180] — Frédéric. Затем «Марта», затем «Венецианский капельмейстер», музыкальный кводлибет[181]. Затем ужин, «танцы», снова ужин! Около 6 часов гости разошлись! Я исчез уже в 3 часа, поскольку не хотел разгорячиться. Были собраны люди из всех слоев общества. Пожилой Нессельроде развлекался как ребенок; раскрывал государственный образ князя Горчакова — и к всеобщему смеху, а пожилая Разумовская соизволила несколько раз прокричать: «Charmant!» Люди сходили с ума от восхищения.
Работ, связанных с железной дорогой, становится все больше. У барона одно заседание за другим, но больше уже не в отдаленном Коммерческом училище[182], а у Левшина, на углу Исаакиевской площади[183]. Уже прибыла новая группа французских инженеров. Говорят, что в середине апреля будут выпущены акции. Головокружительная работа! Многие качают головой, особенно те, кто интересуются бароном. Я все же думаю, что он знает, что делает.
Мейендорф здесь уже четыре недели. Вчера я был у него, сегодня — у историка Смитта[184], глух, но умен. Пожилой Лёвенштерн все еще хворает и едва ли уже поднимется на ноги. Плессен вновь посетил мою повелительницу к чаю, остался до 1 часа; он, действительно, приятный человек, открытый, умный, никому не даст ввести себя в заблуждение, и сам никому не будет морочить голову.