.
Там уже собрался весь Двор. Состоялась помолвка. Затем высокий прием Corps diplomatique[426]. Появился император, по одному обращался к господам посланникам, из секретарей посольства только к одному прусскому, поскольку он вместе со своим шефом, как с самым младшим Chargé dʼaffaires, стоял в самом конце. Его обращение началось со слов: «Шлёцер?» в таком тоне, как будто он хотел спросить: «Я ведь не ошибаюсь, Вы ведь Шлёцер!» — «К Вашим приказаниям, (Ваше — В.Д.) Величество!» — «Сын нашего доброго Шлёцера?» в таком же тоне. — «Так точно, (Ваше — В.Д.) Величество!» Затем последовало несколько нескромных вопросов, например, почему бы мне на самом деле не поступить на русскую службу? — на которые я с улыбкой также нескромно-дружественно отвечал[427]. Впрочем, вся его рыцарская сущность была «всемилостивой», и те вопросы никоим образом не были злыми. Кажется, он действительно честный и благосклонный, даже мягкосердечный, человек. Его глаза, взиравшие когда-то с искренним уважением на своего учителя, любезного скромного Жуковского[428], так же светлы. Он иногда напоминает мне своей манерой поведения молодого принца Фридриха Вильгельма[429].
Тем временем к нам подошла страдающая все время императрица-мать. Когда она приблизилась к Вертерну, представившему ей меня, она сказала: «здесь я среди пруссаков»; затем обратилась ко мне: «Вы ведь написали «Шазо», которого я читала с таким большим интересом?» — «Шуазёль» тоже Ваш?» и т.д.
После того как государи удалились, мы навестили Гроебена — впрочем, замечательный человек — Бонина, знакомого мне еще до этого веселого Лоэна и Баде-Вильгельма[430].
Затем последовал праздничный обед во дворце, после чего удовольствие закончилось. Прежде я думал, что это аффектация[431], когда во время придворных торжеств дипломаты ругаются. Теперь же сразу после первого придворного торжества, который все же был вполне императорским, я начинаю понимать, что этими историями можно вполне насытиться.
Еще в то же воскресенье генерал Бонин написал мне письмо, в котором он возвращался к «Шуазёлю»: «сегодня вечером у Её Императорского Величества об этом зашла речь, и Высочайшая особа выразила желание, чтобы я завтра вечером зачитал кое-что из работы. Не могли бы Вы мне в течение дня адресовать в Ропшу[432] с фельдъегерем два экземпляра. Вы бы меня очень обязали». В Ропше, этом красивом дворце, в котором 17 июля 1762 г. «скоропостижной смертью» скончался Петр III, императрица велела каждый вечер зачитывать вслух из «Шуазёля».
Завтра большой парад в Красном Селе, сразу после которого Гроебен и Бонин отправятся сразу в Кронштадт, чтобы отплыть с «Адлером». Вероятно, последний должен будет несколько подождать, поскольку парад закончится поздно. Лоэн без сомнения вступит в должность Рудольфи. В настоящий момент он отправляется с императором в Варшаву, предположительно, в ночь с 3 на 4 сентября по новому стилю. 11-го он должен быть в Берлине на учениях.