Война или мир? Кавур[659] поставил Италию на голову. Луи, этот экспортер либеральных идей, все еще молчит; Австрия покорилась судьбе; Россия мобилизует четыре армейских корпуса на западе, я, правда, не думаю, для того, чтобы действовать агрессивно, но, чтобы таким же образом надоедать Австрии, как и та надоедала ей во время Восточной войны. Россия не может сделать много: вопрос с отменой крепостного права! Плохие финансы! Константин, говорят, проповедует в Италии войну[660]. Если бы слышали, что Кавур говорит в Турине иностранным послам, его следовало бы посчитать сумасшедшим, или — ?
Теперь же Вам всего доброго, мои дорогие добрые Шлёцеры! Все выше — между нами. В этот момент Гроте лежит у меня на диване и покуривает свои приятные сигары.
8 марта
Шлейниц позавчера написал Вертерну: «Сердечно кланяйтесь Шлёцеру; я неоднократно вспоминал о нем. Я полагаю, что его дипломатическая весна скоро закончится; здесь постоянный недостаток в политических сотрудниках. Я вскоре сам напишу Шлёцеру». Письмо пришло почтой, отсюда несколько неопределенные впечатления. Вероятно, «весна» обозначает «начальную ступень дипломатии», таким образом, это означает, что меня продвинут по службе. Тем не менее, я не думаю, что он придумает для меня нечто значительное; Шлейницу приходится думать о сотне просителей, и для Вены уже почти известно, что определен Харри Арним[661].
Послезавтра уезжают Хопе и Баринг[662], которые прибыли сюда по причине займа, напрасного мероприятия. Из-за современных политических обстоятельств они согласились взять на себя заём только на самых выгодных для себя условиях. В понедельник, напротив, приезжает Магнус[663], чтобы заключить договоры с Томсоном и Бонаром[664].
Петербург, 22 марта 1859
Дорогой Шлёцер,
сегодня день рождения принца-регента[665]; Лоэн, Вертерн и я неожиданно были приглашены на званый завтрак к пожилой императрице. Она говорила со мной о нашем отце по-матерински и с большим соболезнованием[666]. Вообще, за те четыре недели, что Вертеры отсутствовали, люди здесь стали чрезвычайно добрыми; меня приглашали почти всегда en petit comité[667]. Сегодня мы с Лоэном и Вертерном обедаем у графини Ферзен. В общем же работы хватает.
Бисмарк выехал вчера вечером из Берлина. О своем будущем я ничего пока не знаю. На том основании, что я тут в течение почти двух лет исполнял обязанности первого секретаря, я не могу претендовать на то, чтобы после отъезда Вертерна стать по-настоящему первым. Моей настоящей дипломатической карьере лишь два с четвертью года, некоторые уже в ней по десять лет, и не могут остаться без внимания. Было бы, конечно, не очень приятно, если бы у меня под носом был бы поставлен еще кто-то, но я не стал бы удивляться.