Примите мое изъявление надлежащего уважения, с которым я пребываю
В<ашего> Высокоблагородия преданнейшим
ф. Бисмарком.
28 / 16 апреля 1859
Мои дорогие Шлёцеры,
время становится все более угнетающим, равно как и вся моя здешняя жизнь. В том, что мне необходимо работать так, как никогда еще прежде, нет несчастья; но эта непрекращающаяся суета под руководством не считающегося ни с чем нервного шефа; для которого другие люди кажутся сотканными лишь из недостатков; который окутал свои планы покровом тайны или ищет, как бы неожиданно озадачить своего слушателя; который никому не верит — это поистине неприятно. Для меня теперь вообще не происходит более ничего радостного. Я работаю что есть мочи, если я вижу цель. Насколько хорошо я могу, я работаю даже и для этого самодержца, но у меня отсутствует при этом радость. С ним я почти не встречаюсь, не из прихоти или дурного настроения, но потому что я знаю, что необходимо быть постоянно начеку, всегда показывать свой характер, в противном случае, будешь потерян для него. Выжать и выбросить лимон — вот его политика.
Завтра уезжает Вертерн. Крой[680] прибудет через две — три недели. В начале июня мы покидаем нашу Морскую, чтобы переехать на Английскую набережную[681]. Где затем я найду приют, я не знаю. Крой не сможет мне сильно помочь; говорят, он незначительный человек, поэтому в самом лучшем случае мне придется натаскивать его, за что он будет поглощать 3000 рублей и иметь свободу действий. Против этого я, правда, ничего не могу сказать, поскольку, как я недавно узнал, у нас двадцать четыре секретаря миссий, среди которых я по старшинству стою после двадцать третьего.
Через две недели моя книга будет окончена. Какое же впечатление она произведет в обществе! Я связал даже с этим сочинением некоторые надежды, но они совершенно провалились. Коротко, я нахожусь в таком положении, как никогда прежде. Но: голову выше!
Теперь я должен разобраться со всем наследством моего бывшего шефа, аукционом и т.д. Довольно, меня занимает столько больших и малых дел, что я нахожусь в движении с утра и до вечера. К тому же, постоянное телеграфирование, шифровка и дешифровка.
А на заднем плане — исполин Бисмарк!
Имею ли я возможность уйти! Возможно, завтра. Плессен и спокойный Мюнстер сожалеют о моих отношениях с шефом, но признают меня совершенно правым; также и Вертерн, Лоэн, Ферзены и проч.
Прощайте, мои дорогие Шлёцеры. Смогу ли я уехать летом? Кто знает. Здесь свирепствуют в ответ на нашу мобилизацию[682]. Горчаков также хочет прийти в боевую готовность. Он говорит: «La question financèire ne nous arrêtera pas!