, помощник Ланского, благодаря своему шурину Абазе приближенный к великой княгине Елене
[801]. Проекты превращаются в пугающую путаницу. Невыносимо! Между тем крестьянство во внутренних областях империи становится все более беспокойным. И пока здесь царит недальновидность и легкомыслие, Австрия в оцепенении устремила свой взгляд в сторону распада, который будет ускорен посредством нового диплома
[802].
Когда я теперь бываю у Мейендорфов, которые находятся во власти старой идеи, или когда я обедаю у Туна[803] в его роскошном дворце Лазаревых[804]и слышу, что речь идет лишь об очередном завоевании Ломбардии, о «негодяе» Викторе Эммануиле[805] и о «собаке» Гарибальди или о плаще Святого Леопольда, который еще спасет Австрию[806], и затем, когда я вижу реальное состояние дел, мне все это кажется совершенно странным.
Неожиданным заболеванием Шлейница здесь очень раздосадованы. Ты, конечно же, знаешь эту историю о нем и Моренгейме? 19 октября Будберг отправлялся в Варшаву. Днем ранее Шлейниц отрапортовался, что заболел. 20-го утром, когда отправился уже и сам принц-регент, к Шлейницу «на доверительный разговор» явился Моренгейм. Шлейниц велел передать, что «ему нездоровится» и, думаю, даже, что «он не встает с постели». Моренгейм настаивал на своем. Шлейниц явился. Затем Моренгейм объявил ему, что явился по поручению, конечно же, Будберга, дабы убедиться в том, действительно ли он себя так плохо чувствует. Дословно, конечно, Моренгейм так не сказал, но как-то наподобие этого. Шлейниц рассвирепел и велел выставить Моренгейма за дверь. Будбергу эта история, конечно, навредила.
Если не станет пожилой императрицы, отношение к нам будет более холодным. Три недели с нами возились лишь для того, чтобы склонить нас также отозвать свою дипломатическую миссию из Турина[807]. Тем теснее, однако, с Луи. Горчаков провел весь день с Монтебелло. Самые успокаивающие объяснения в отношении Варшавы[808] были даны, туда даже был приглашен Тувенель[809], который, правда, приглашение отклонил. Прямо перед отъездом Александр II получил письмо от Луи, а Горчаков — от Тувенеля: Варшава «не будет» оскорблением для Франции. «Vous voulez enfoncer une porte ouverte[810]» — ответил Горчаков Тувенелю. Отзыв дипломатической миссии из Турина произошел отчасти из-за того, что император Александр II вдруг с таким рвением стал на сторону легитимности, как «хранитель тех вечных законов, без которых в Европе нет ни порядка, ни мира, ни безопасности», отчасти из-за предрасположенности к Франции, которая также pro forma