– А кто для них Шестак? – спросил Маркел.
Кирюхин помолчал, потом сказал задумчиво:
– Вот-вот, и я так порой думаю.
– О чём? – спросил Маркел.
– Тут так просто сразу и не скажешь, – без особой охоты ответил Кирюхин. – Потому что раньше он был наш, а после мы все обратно поехали, а его здесь оставили.
– Как это так?
– А вот вдруг так! – сказал Кирюхин. – Потому что когда наше прошлое, васильчиковское, посольство в их стольный град ездило, Шестак персиянам очень сильно приглянулся, и они стали просить: продайте его нам, продайте, мы за него дорого дадим! Но как ты продашь христианскую душу? Вот и оставили его тут на посылке, до поры до времени. И он теперь живёт напротив шахского дворца, раз в неделю про него вспомнят, скажут, он одно письмо прочтёт, другое напишет, купца расспросит – и опять на базаре толчётся или по злачным углам. А он всё злачное ой любит! Новсё равно ему там скучно. Так что, я думаю, он сегодня здесь объявится. И ему будет с кем развеяться, а тебе будет подмога. Он про персиян всё знает!
И Кирюхин снова стал смотреть на берег. Маркел тоже смотрел, но толком ничего не видел. Ну ещё бы! Он же раньше думал, что они все вместе приплывут в Гилянь, потом, опять все вместе, приедут в Казвин, персиянский стольный город, там их отведут в слоновник, там слоновий поводырь покажет им стадо слонов на выбор, а что их выбирать, когда вас целая толпа, и каково, когда вас только двое, потому что мало ли ещё каков этот Шестак…
Но тут вдруг раздался шум, гребцы закричали что-то вразнобой, Маркел сразу поднял голову – и не увидел слона, а только увидел берег, до которого теперь было, может, только с полверсты, не больше. А небо, как всегда здесь, было чистое, солнце светило ярко, и на берегу было полно народу. Но что это был за народ, было пока что не разобрать. Все молча ждали, а гребли так скоро, как только могли…
И вскоре стало понятно, Кирюхин сказал, что это не совсем народ, а это тюфенгчи, то есть тамошние персиянские стрельцы с пищалями. А один из них, как рассмотрел Маркел, был без пищали, но зато в чалме. Юзбаши, сразу подумалось, их сотник, и повернулся к Кирюхину. Но Кирюхин никого вокруг не замечал, а только смотрел на берег.
А на берегу, и теперь это уже хорошо было видно, тюфенгчи выстроились в линию, юзбаши что-то зычно скомандовал, тюфенгчи вбили в землю сошки, запалили фитили и изготовились. Кирюхин тихо матюкнулся, а после громким голосом велел табанить. Потом сушить вёсла. А ветер опять стал попутным, бусу несло на берег, нет, даже сразу к причалу. А причал там был длиннющий, и он уходил прямо в море, саженей, может, на полсотни.