– Увы, нет. – Келефи повел головой, чтобы взглянуть на Вулфа, а потом опять посмотрел на окружного прокурора. – Но я не сомневаюсь, мистер Вулф сможет нам все объяснить.
– Конечно сможет. Ну, Вулф? Почему?
Вулф качнул головой:
– Свяжите это с убийством, мистер Колвин. Утаивать улики я не имею права, но я и не утаиваю: форель на кухне. Изучайте ее, режьте на кусочки, пошлите в ближайшую лабораторию на анализ. Меня возмущают ваш тон, ваши слова, ваши манеры и ваши методы. И только недалекий человек мог назвать лжецом человека с моим чувством собственного достоинства. Идем, Арчи.
Трудно сказать, чем бы все закончилось, если бы нас не отвлекли. Когда Вулф направился к двери в холл, а я за ним по пятам, шериф, лейтенант и один из патрульных бросились наперерез, чтобы остановить нас, и им это удалось, поскольку Вулф не обладает ни телосложением, ни темпераментом для того, чтобы бросаться наутек. Но только двое служителей закона перекрыли выход, так как в это время раздался телефонный звонок, и лейтенанту пришлось изменить курс и подойти к столу, чтобы снять трубку. Спустя мгновение он позвал окружного прокурора:
– Это вас, мистер Колвин. Генеральный прокурор Джессел.
Колвин пошел к телефону, оставив обе группы – шесть человек на стульях посреди комнаты и нас четверых, стоящих у двери, – молча ждать продолжения. Разговор был недолгим, причем участие Колвина в нем было минимальным. Когда он повесил трубку, то повернулся к нам, посадил очки повыше на переносицу и объявил:
– Это был мистер Херман Джессел, генеральный прокурор штата Нью-Йорк. Я звонил ему перед тем, как собрать вас здесь, и описал создавшуюся ситуацию. Он переговорил с губернатором Холландом и сейчас выезжает из Олбани сюда. Он хочет, чтобы до его прибытия вас, леди и джентльмены, пока не расспрашивали ни о чем. Мы ожидаем его около восьми часов вечера. Тем временем мы займемся другими сторонами расследования. Лейтенант Хопп установил кордон вокруг коттеджа, чтобы сюда не проникли посторонние, в частности представители прессы. Вас просят оставаться в доме или на веранде.
Он поправил очки.
Вулф сидел в своей комнате в кресле всех цветов радуги: голова откинута, глаза прикрыты, губы сомкнуты, а пальцы сцеплены на середине живота. Я пристроился у окна и смотрел наружу. В пятидесяти шагах от дома, на краю леса стоял патрульный и не сводил глаз с одного дерева. Я тоже туда посмотрел, думая, не забрался ли на верхнюю ветку журналист. Но нет. Должно быть, белка или птица.
У меня за спиной раздался голос Вулфа: