Молчите? А я скажу. Вы боялись выдать свою тайну. Боялись, что на здешней глине с позапрошлой ночи остались следы ваших старых сапог.
КУЧЕРА (обескураженно). Ловко вывели… Значит, по сапогам догадались?
МАРМЕЛАДОВ (с ноткой презрения). Гораздо раньше. Вы ведь с самого начала утверждали, что Голем не мог убить Эльжбету. Во всем остальном сомневались, раздумывали, а тут сразу: запишите в протокол – нет и все! Но кто может быть уверенным в этом? Только сам Голем. Разумеется, вы знали, что не навещали Эльжбету, и от досады, что кто-то пытается присвоить ваш метод, проговорились.
ВОРЖИШЕК (изумленно). Пане Доминик… Так это вы убивали всех этих… Полсотни человек! Русского графа и остальных…
МАРМЕЛАДОВ (не слушая). Вы примерили на себя все роли – обвинителя, судьи и палача. А хронику убийств Голема собирали из гордыни и тщеславия. Вам нравилось быть вершителем судеб. Неуловимым. Неотвратимым…
КУЧЕРА (с усмешкой). Гордыня и тщеславие? Пусть так. Но весь вопрос в том, как их употребить. Если без эгоизма, да на пользу людям, то…
МАРМЕЛАДОВ (перебивает). Не лгите, пане Доминик. Оставьте высокопарные слова. Мы оба знаем, что сейчас вы обрекаете на смерть Томаша лишь потому, что он осмелился надеть вашу маску и поиграть в Голема. Вот что не дает вам покоя.
КУЧЕРА (холодно). Поиграть… В Голема… Пане Мармеладов, вы не находите, что ставки в этой игре слишком высоки… Проигравшему достается смерть.
МАРМЕЛАДОВ (рассказывает). Бледный свет луны, выкатившейся из-за туч, раскрасил этот момент зловещими оттенками. Безликий черный силуэт угрожающе надвигался, заставляя пятиться к обрыву.
Пане Доминик изначально задумал утопить в этой трясине меня – докучливого иностранца, который сунул нос не в свое дело. Поэтому он оставил в городе полицейских, а взял только Томаша. Стоя на краю этой глиняной ямы, следователь поведал бы своему помощнику всю правду о Големе и приказал бы столкнуть меня вниз. Ему нужен был преемник, который продолжит держать Прагу в страхе, уберегающем горожан от грешных мыслей. Старик хотел повязать наивного деревенского парня моей кровью и обрести над ним окончательную власть. Но, возмущенный предательством юнца, вышел из себя.
Томаш притих. Возможно, его так напугало разоблачение, или, может, все еще надеялся, что пане Доминик не оставит его в трясине и в последний момент протянет руку. А если трепыхаться в болоте, то увязнешь быстрее, это все деревенские мальчишки знают. Он молча смотрел на пане Доминика глазами, расширенными от страха и полными мольбы. Глазами тонущего котенка. Но Голем не удостоил его своим вниманием.