Не помню, говорила ли я, как увезли из Царского Государя с Семьей. Это было при Керенском. Все ходили слухи, что их куда-то увезут, когда дети окрепнут после кори, но куда именно, никто не знал. К нам ходила Рита Хитрово, которая дружила с Великими Княжнами и пыталась установить с ними связь, но это, кажется, не удалось. Как-то она пришла и сказала, что Царскую Семью всю увезут в этот день поздно вечером и что она хочет быть на дороге при их проезде и кое-что им передать. Я сказала, что могу дать для них денег и чтобы она к нам зашла их взять, хотя мы сомневались в успехе. Оказалось, что Государя и всю Семью заставили сидеть всю ночь одетыми, готовыми к отъезду. Керенский в это время был во дворце. Бедные дети были в полном изнеможении, и их уложили на диване. Рита проходила всю ночь, и, конечно, ей даже не удалось к ним приблизиться, но она не унывала и говорила, что их увезли в Сибирь и она за ними последует. Кажется, ей это не удалось.[158] Помню тот ужас, когда мы узнали, что всю Семью перебили в Екатеринбурге. Кажется, это было напечатано в газетах. Во всяком случае, как только мы об этом узнали, то пошли к батюшке просить его отслужить панихиду в церкви Всех Скорбящих. На молебне было много народа. Потом вышел запрет на панихиды по Царской Семье.
Масоля снова служила в лазарете. Везде свирепствовали сыпной тиф и испанка. Те, кто пережили испанку, долгое время были вроде сумасшедших или совершенно теряли память.
Гунчик привел однажды своего знакомого, который хотел купить у нас семейные портреты и миниатюры. Его звали Зоненфельд, он был венгерским евреем. Я не хотела продавать эти вещи. Он попросил показать их, но я отказалась, сказав, что если вздумаю продать, то дам ему знать. Мы сидели, как обычно, на кухне, где проводили дни. Он сказал мне: «Я понимаю, как вам тяжело расстаться с этими вещами, которые вам дороже по воспоминаниям, чем их настоящая стоимость». На этом он ушел. Мы стали обсуждать, что нам делать, так как жизнь становилась все труднее и опаснее с каждым днем, а просвета видно не было. Гунчик уговаривал всех бежать через Финляндию, как это многие делали. Он уже вошел в переговоры с каким-то чухонцем, который согласился нас доставить до границы, конечно, за крупное вознаграждение. Ввиду этого пришлось сравнительно дешево продать несколько семейных портретов Зоненфельду. Много бессонных ночей я провела, не зная, на что решиться, и все просила Бога указать нам выход. Наконец мы решили разбиться на две группы: я, Масоля и Лап пойдем первыми, а по прибытии в Финляндию дадим знать Гунчику с Татой, чтобы они с Фугой и Алекой следовали за нами. Чухонец объяснил, что мы должны переодеться крестьянами и стараться так загримироваться, чтобы нас никто не узнал. Он сказал, что руки должны быть грязными. Мы решили переехать к Гунчикам на петербургскую квартиру beau-père