Поняла же я собственно что такое Пьеро, вернее кто, Пьеро. Это то слово которое я как-то не смела найти.
И главное это слово ключ ко многому. Оно объяснило мне это неверие в счастье, эту неспособность к счастью и неумение наступать, и желание всегда защищаться, быть обиженным для того чтобы бунтовалась гордость, быть нелюбимым для того чтобы мучила заброшенность («Дневник I», 138).
Хотя остается неясным, что именно открыла Гинзбург в подлинной идентичности Пьеро, один тот факт, что слово после «кто» как бы пропущено («то слово которое я как-то не смела найти»), наводит на мысль о чем-то, о чем нельзя упоминать. По оценке Дугласа Клейтона, в бледном и андрогинном Пьеро – типаже, пришедшем в русскую культуру через поэзию французских символистов и декадентов, были заметны «явные намеки на гомосексуальность»[656]. К этой интерпретации Пьеро, по-видимому, пришла Гинзбург. Возможно, она интерпретирует Пьеро как в некотором роде «инвертированного» либо просто как персонажа, слабого и бессильного в своей влюбленности в Коломбину, втайне желающего, чтобы его влечение к ней не воплощалось в какие-либо практические шаги[657]. Возможно, за фигурой Пьеро Гинзбург видела и саму себя.
Затем Гинзбург намекает, что у нее есть соперник, кто-то наподобие Арлекина. И размышляет об их с Пьеро сопернике:
Что если бы Арлекин мог устыдиться, почувствовать что он должен с обнаженной головой уступать Пьеро дорогу, ничего не сметь при нем. Но ведь тут не об Арлекине речь, а о том, что Пьеро «по известным причинам» не может быть Пьеро до конца… А может быть он внутренне от этого еще больше, еще безнадежнее («Дневник I», 139).
Что подразумевает Гинзбург под загадочными словами «не может быть Пьеро до конца» – то, что Пьеро не может в полной мере принять свою духовную натуру, отбросив земное влечение? Или нечто противоположное – то, что Пьеро не может быть «мужчиной», его неспособность осуществить влечение на практике, несостоятельность, подкрепляющую трагические стороны его натуры? Выражение «по известным причинам» эвфемистически намекает на некий сексуальный комплекс, что говорит в пользу второй интерпретации. Наложение блоковского треугольника на личную жизнь Гинзбург дает иные геометрические построения: некто («я» – «Пьеро, который не может быть Пьеро до конца») безнадежно жаждет (причем втайне желая, чтобы влечение осталось безответным) романтической любви со стороны женщины («Р.» – Коломбины) и страдает из‐за того, что у нее есть соперники мужского пола («В.» – Арлекин), которым легче подступиться к «Р.», и у которых больше возможностей для выражения чувств. Гинзбург заключает, что, открыв в этой пьесе личный смысл, стала больше уважать Блока. Теперь ей хочется, чтобы эти персонажи сопровождали ее всю жизнь: «Только теперь я люблю драмы Блока. Мне хочется принять образы Пьеро, Арлекина и Колумбины как Вечных Спутников» («Дневник I», 137–140).